Стучали колеса, бесновались адские пляски бликов на стенках купе, а я не мог уснуть и все думал, думал, думал… В свете бликов проявлялась Яковлева с запрокинутой, как для поцелуя, головой. Рот ее был полураскрыт, матово белели зубы. Ноги… Мне вдруг захотелось обнять ее, и не только обнять, а слиться с нею в одно целое, растворить свою маленькую, земную, душу в ее высокой, восторженной.
Мы много раз целовались, но то были поцелуи по законам и велению сцены, они были мне приятны, только не были так мучительно желанны, как сейчас.
Как не трудно догадаться, мы с треском провалились! Первым я, а потом и Яковлева. В этот же день. У меня был еще шанс… А Земнякова, кому мы везли рекомендательное письмо, никто в театре не знал и не помнил.
Комиссия вроде бы и простая, добродушные пожилые люди, обыкновенные, человеческие, лица. Тот, что посередине, в галстуке, похож на нашего физика Павла Ивановича, только у Павла Ивановича один глаз не его, стеклянный. А с левого края – старушка даже. Она вылитая Федорчиха, только без фартука и черной юбки. Самый молодой мне сразу не понравился. Очень уж он был смазливый. Брезгливо смазливый. «Наверное, все девчонки за ним бегают, – подумал я. – Вишь, как губы скривил, посмотрев вскользь на меня».
– Ну-с, молодой человек, что вы нам приготовили? – устало посмотрел на меня «Павел Иванович».
– Это… Гм… «Мцыри». Лермонтова.
– Прошу, – откинулся на спинку стула «Павел Иванович».
Откашлявшись, я начал:
Немного лет тому назад,
Там, где, сливаяся, шумят, – кхе-кхе, —
Обнявшись, будто две сестры, – кхе-кхе, —
Струи Арагвы и Куры, – кхе-кхе…
– Дайте ему воды! – распорядился «Павел Иванович», а прозвучало это как: «Гоните его в шею!»
Выпив целый стакан воды, причем последний глоток был похож на плеск упавшего в воду камня с кручи, я не знал, что дальше мне делать.
– Все? Готовы? – Смотрел на меня «Павел Иванович».
Я прочитал в этом взгляде: «Может, хватит? Может, не будем?»
– Возьмите у него стакан.
– Это, – начал я, переминаясь с ноги на ногу. – Готов. Начинать с начала?
– Начните с конца, – разрешил, не меняя выражения лица, «Павел Иванович».
– Достаточно, – остановил меня, дослушав до слов:
Однажды русский генерал
Из гор к Тифлису проезжал;
Ребенка пленного он вез…
– Что вы еще знаете из произведений Лермонтова?
– Это, как его… «Скажи-ка, дядя!»
– Вы имеете в виду «Бородино»?
В ответ я согласно кивнул и добавил:
– Еще «Герой нашего времени».
– Разрешите мне? – обратился красавчик к скучному «Павлу Ивановичу». Получив разрешение, уставился на меня бычьими насмешливыми глазами. – Как понимать: «Герой нашего времени»?
«Как понимать, так и понимать… Герой, вот и все тут. Не дрейфил. Чеченку, не испугался, увел», – завихрилось в голове.
– Ну, воевали тогда с чеченцами… Вот. И он, Печорин, тоже воевал. Храбрый был. Ихними… их врагами были горцы. Тоже смелые… Вот.
– Может, споете нам? – пропищала старушка.
«Насмехается старая карга!» – зло подумал я и выжидательно уставился на «Павла Ивановича».
– Если можете, спойте, – разрешил он, но по его виду можно было судить, что, если я и спою не хуже Шаляпина, все равно мне это не поможет. Моя карта бита.
– Украинскую можно? – спросил я, ни на что не надеясь.
– Можно. Можно монгольскую.
– Монгольскую я не знаю.
– Пойте, что знаете.
«Только побыстрее и покороче», – понял я.
Ніч яка місячна,
Зоряна, ясная!
Видно хоч голки збирай,
