Ему мои хлопки как слону дробина. Он разворачивается и неторопливо спускается по лестнице.
— Не надо! Нет! — Я дрыгаю ногами и пытаюсь за что-нибудь ухватиться.
— Да успокойся ты! — беззлобно бурчит Кузнецов, перехватывая меня покрепче. — Иначе мы сейчас вдвоем шеи переломаем.
Он такой невозмутимый, будто ему вполне привычно затаскивать женщин в подвалы. Я набираю полную грудь воздуха и кричу изо всех сил:
— Спасите! Эй, кто-нибудь, пожалуйста!
На мои крики никто не отзывается. Кузнецов минует ступени, проходит через узкий коридор и несколько дверей и только потом ставит меня на ноги. Я озираюсь. Мы в маленькой комнатке, обшитой деревом. Кажется, это сауна. Здесь не жарко, но заметно теплей, чем было в гостиной.
Передо мной на деревянной полке похрапывает, уложив под голову березовый веник, мужик в желтых труселях. Он на редкость мохнатый товарищ, настоящий мишка. У него даже спина покрыта густыми черными волосами.
— Ну прямо засмотрелась, — ревниво тянет Кузнецов. — Общайся давай и пойдем.
— Это Сергей Борисович? — уточняю я.
— Он самый.
Из мужика в желтых труселях вырывается громовое: «Хррр!», и я вздрагиваю. Интересно, возможно ли его вообще разбудить? Помню, я как-то в поезде с похожим товарищем ехала — он не просыпался, даже когда падал с верхней полки.
— Доброе утро! — нерешительно говорю я, трогаю мужика в желтых труселях за руку. — Сергей Борисович? Ау?
— Да смелей ты! — подсказывает Кузнецов. Судя по его виду, он упивается всем происходящим.
Я набираюсь смелости и трясу мужика за плечо:
— Сергей Борисович!
Мужик в ответ только губами шлепает и храпит себе дальше.
Кузнецов оттесняет меня в сторону и хлопает Борисыча по щекам.
— Серег, проснись! Серега!
Спустя какое-то время тот перестает всхрапывать и приоткрывает один глаз.
— А?
— С тобой тут девушка хочет поговорить, — объясняет Кузнецов. — Прямо из штанов выпрыгивает.
Голос у него веселый и беспечный. Кузнецов явно верит, что мне не светит других тестовых заданий, кроме него самого.
Сергей Борисович скользит по мне осоловелым взглядом, а потом вяло машет клешней.
— Скажи ей, что я женат. Мне эти беспорядочные связи не нужны: меня Катька прибьет. Она у меня, сам знаешь, какая.
Он поправляет веник под головой и отворачивается к стене. Кузнецов смотрит на меня торжествующе.
Нет, ну до чего у него самодовольная физиономия! Интересно, он с такой родился? Мне невольно представляется младенец в коляске с небритым напыщенным лицом Кузнецова. Я давлюсь смехом.
Кузнецов смотрит на меня с подозрением.
— И что тебя так рассмешило?
— Ничего.
Он, кажется, не верит, но тему не развивает, спрашивает:
— И какие у тебя теперь планы, Танчик? Будешь ждать, пока Серега тебе еще что-то скажет, или вернемся к переговорам?
Я с сожалением кошусь на мохнатую спину Борисовича.
— Я думаю, надо подождать, пока он протрезвеет.
Кузнецов набычивается.
— Это ты на что сейчас намекаешь? Кому тут надо протрезветь? Сереге? Да он вообще не пьет, если только стопку пропустит по праздникам — и все. Он просто устал, пахал без выходных две недели подряд.
Я демонстративно потягиваю носом:
— Ага, воздух тут пропах усталостью.
Кузнецов тоже принюхивается, а потом расплывается в улыбке:
— Да это мы просто бутылку настойки от ревматизма случайно грохнули. Стекла я собрал и выкинул, а запах пока не выветрился.
Наконец-то передо мной вырисовывается картина происходящего. Два мужика перепили и почему-то вместо того, чтобы вызвать девочек, вызвали меня. Наверное, плотские радости им уже наскучили, хочется чего-то позабористей. А я что? Я ничего. Я могу и подыграть немного. В конце концов, даже интересно, что там в мозгу этих ушибленных богачей родилось.
