– Отличная работа, – сказала Кадемония. – Но многое ещё нужно сделать, ты хорошо знаешь, о чём я.
Её собеседник кивнул.
– Всё идёт по плану, ничто не должно помешать, – продолжила она. – И ни слова сераскиру, он придерживается старого уклада жизни, но и ему со временем придется признать нашу правоту.
Она улыбнулась и со значительностью добавила:
– Эния бы тобой гордилась.
Её спутник вздрогнул и аккуратно, но решительно убрал её руку со своего плеча; свет фонаря осветил его лицо. Эсмирато!
– Я так не думаю, – ответил он и зашагал прочь, вскоре скрывшись из виду.
Кадемония недолго постояла, глядя ему вслед, а потом повернулась и – будь я проклят! – посмотрела прямо на меня. Словно между нами не существовало стены кустов и густого сумрака.
Когда она ушла, унося с собой фонарь с пылающим огоньком, я напряжённо втянул в себя воздух. Что тут, сакрахар подери, творится?
– Это был отличный шанс, который мы только что упустили!
Я вздрогнул, забыв, что нахожусь в саду не один. До чего эта женщина страшно на меня влияет!
– Какой шанс?
– Прошмыгнуть в её покои, пока она тут. Теперь идти туда смысла нет. Неизвестно, когда она уснёт.
Что он мелет? Развернулся к Венди, собираясь прояснить ситуацию, но вдруг понял, что и сам в ней не разобрался. Знал только, что подслушанный разговор – важный.
– Они что-то задумали за спиной Сопрано. Разлад темных может сыграть нам на руку. Я подозревал, что у них есть план, и что в его осуществлении немаловажная роль отведена Эсмирато…
– С чего ты взял, что у темных разлад? – удивился Венди – Из их болтовни я ни слова не понял.
– Как? Они же… – Говорили не на саразийском, а на кэшнаирском, демоны меня разорви! На кэшнаирском! – озарило меня. Получается, от фруктов истины мне кое-что перепало, а именно – знание тёмного языка. Хотя вряд ли я смогу на нём говорить так же свободно, как понимать. Но плюс в этом, несомненно, есть.
Если Кадемония и знала, что я прячусь в кустах, она вряд ли полагала, что я понял их разговор.
Я не смог сдержать улыбки.
***
Следующий день не принёс ясности.
Едва я осознал, что утро, демон его побери, наступило, как узрел камердинера. Не то чтоб его постной физиономии с утра не предвиделось, но я надеялся, что тяжёлая жизнь, что я вел в Чёрных Лугах, остудит ко мне интерес и меня хоть ненадолго оставят в покое.
Кантэль придерживался другого мнения, и, судя по блеску радости в глазах, у него ко мне имелось дело.
Я хотел притвориться спящим, но прозорливого камердинера не проведешь.
Предупредив мои намерения, он распахнул шторы, впуская в спальню утренний свет, и, придав лицу торжественность, объявил, что я уже проснулся, и как раз вовремя, потому что меня ждут дела.
По мне так это меня не касается, а по его…
– Дела государственной важности! – со значением добавил он.
Вот знает, как застать врасплох.
Умывшись и одевшись, вернее, позволив Кантэлю себя одеть – в конце концов, это его обязанность, и сегодня пусть он её выполняет – я вышел в гостиную, ожидая, что камердинер вручит мне кипу бумаг для вдумчивого изучения и полного погружения в скучные доклады. Отец говорил, что мне это полезно. Может, и так, только спать я сегодня не собирался…
– Вы просили предоставить доклад о том, как подданные относятся к кэшнаирцам и… к вам лично, – проговорил камердинер.
– И что? – Я поморщился, и хоть и не нашёл ожидаемой стопки аккуратно сложенных листов, предчувствовал, что их появление не за горами.
