И вот тут, наконец, до Каролине доходит.
С визгом она вырывается из рук отца и бросается прочь. К дверям. Она бежит, рыдая.
Сигваль идет за ней. Кажется, он не торопится. Но так неумолимо. Стремительно.
- Нет! – кричит Каролине. – Ты не посмеешь!
Поздно.
Она еще успевает влететь за дверь и даже захлопнуть, но вот запереть – уже нет. Пытается, но… Сигваль успевает навалиться на дверь плечом.
Хватает ее, вытаскивает за волосы во двор. Не церемонясь.
Потом так же, не церемонясь, прижимает ее к стене и задирает юбку. Каролине кричит, вырывается. Так страшно кричит. Он насилует ее. Прямо здесь… И плевать на все.
Смотреть на это Оливия уже не может.
Даже пытается в ужасе зажать уши ладонями, не слышать… Сердце разрывается.
Как бы там ни было – Каролине ее сестра. Только не так.
Сложно сказать, сколько это длится. Все вокруг замирает. Словно время останавливается. Все смотрят. В оцепенении. Невозможно поверить. У Оливии темнеет в глазах.
Это чудовищно.
И все же – быстро. Ровно столько, сколько нужно, чтобы обозначить выполнение обещания, и не более того. Он сделал это.
И отпускает.
Каролине падает.
Он поправляет одежду, поворачивается.
Каролине рыдает, захлебываясь.
- Убейте его! – судорожно выдыхает король.
Гвардейцы хватаются за оружие.
Но…
Сигваль медленно кладет ладонь на рукоять меча.
- Не стоит, - тихо, но очень внятно говорит он. И эти слова отдаются громом в ушах.
Гвардейцы замирают.
Если они решат выполнить приказ – Сигваль умрет. Как бы мастерски он ни дрался, но он не справится. И даже те трое, что с ним – не справятся тоже. Их слишком мало.
Но убить Сигваля… это снова война.
Тишина.
И в этой тишине Сигваль делает шаг. Потом еще один. Он идет к лошади. Не торопясь. Без резких движений. У него каменное неподвижное лицо.
Гвардейцы провожают его взглядом.
По щекам короля текут слезы. Гнев и ужас… и отчаянье.
В полной тишине Сигваль вскакивает в седло.
На Оливию старается не смотреть.
- Поехали, - тихо говорит он.
10. 10. Ингрид, жар-птица
До Бейоны и до Оливии.
Когда птица раскинула крылья.
После ночи танцев в таверне Таллева, Ингрид не приходила два дня. Сигваль не звал, и она не навязывалась. Подумала уже, что ничего не будет, они оба получили друг от друга все, что могли.
Огонь…
Она ведь даже намекнула ему. На прощанье. Она держала его ладонь в руках, левую, с красным пятнышком ожога. Она осторожно, с легким нажимом провела по этому пятнышку, чувствуя, как вздрагивают пальцы. Больно.
«Если тебе больно, значит – ты еще жив», - сказала тихо.
Он так посмотрел на нее… Ничего не ответили. Но, кажется, понял.
Не захотел.
Но в тот день он подошел сам. Нашел Ингрид в тенистом уголке сада, в окружении придворных дам и в обществе королевы. Милые светские прогулки, все очень благопристойно.
Подошел, никого не стесняясь, шепнул ей на ухо: «Приходи вечером. Ты мне нужна». И все. Королеве только вежливо кивнул. Ушел.
Сигвалю плевать на чужие взгляды и чужое мнение.
Ингрид, пожалуй, тоже.
Все смотрели на нее.
И вот, вечером, она снова здесь.
И он сам открывает ей дверь.
- Заходи, - говорит тихо.
Камзола на нем нет, только тонкая сорочка. И сапог тоже нет, он босиком.
Он выглядит совершенно обычным, спокойным. И все же, что-то в этом настораживает… Его спокойствие. Что-то не так.
- Садись, - предлагает ей кресло.
Наливает вина, себе и ей… и там в кувшине уже остается на донышке. Подает ей бокал, но сам пока не пьет, только смотрит, как она берет, пробует. Хорошее вино… Чуть улыбается.
