Но даже эта воительница имела уязвимые места в броне. Она мечтала – и эта была одна из задач на пути к главной цели – уничтожить все половые различия в одежде. При этом – в это трудно поверить! – она так и не решалась показаться в обществе в блумерах, даже в кругу друзей. Они у неё были, и дома, за закрытыми дверями, она позволяла себе покрасоваться в них. Рассказывали, что однажды посетитель застиг её в тот момент, когда она, в пышных шароварах, разглядывала себя в зеркале трюмо, и, вопреки всем правилам приличия, не смог удержаться от смеха, к которому, в конце концов, присоединилась и редакторша. Но с тех пор она тщательно следила за тем, чтобы вновь не оказаться в подобной щекотливой ситуации. Такому недостатку мужества у фройляйн Поль имелось оправдание. Её удерживало лишь эстетическое чувство (а может, то было чувство юмора? ибо оно у неё всё же имелось, несмотря на весь грядущий «третий пол»). Общество ещё не созрело для такого зрелища, печально признавала она, но не отказывалась от попыток уговорить более счастливо сложённых женщин стать пионерами в деле реформирования женской моды. Реформа причёсок также была в повестке, как о том свидетельствовала её собственная голова; но и здесь у неё было не так много последовательниц, как ей бы хотелось. Её ученицы со скудной растительностью на голове порой ей подражали, но что касается тех, у которых были красивые волосы, они не спешили с ними расставаться.
– Когда же вы откажетесь от эдакой обузы? – язвительно вопрошала она. А её ученицы, смеясь, отвечали:
– Как только вы откажетесь от юбок!
В ответ на что фройляйн Поль смеялась глубоким и приятным смехом, а в её редакторских глазах мелькали искорки. В эти минуты было невозможно не любить её, ибо, несмотря на грозный взгляд и усики, в её облике проступало что-то по-матерински мягкое, но о чём можно было сказать лишь за её спиной, ибо такого устаревшего эпитета как «материнский» она не потерпела бы.
У фройляйн Поль была посетительница, о чём Клару уведомил встретивший её слуга, – молодая женщина с голубыми глазами и соломенного цвета волосами, которая пыталась принять непринуждённый вид, сидя на краешке плетёного стула – ничего более мягкого в кабинете не имелось – и, очевидно, тоже пришла в поисках совета.
– Что ж, я – за французское семейство, моя бедная Ида, раз уж ты больше ни на что не годна, – оживлённо говорила редакторша, когда Клара вошла. – Но это должно быть где-то в такой ужасной дыре!
– Боюсь, я ещё не…, – сказала Ида, украдкой смахивая слезу со своих больших как блюдца глаз. Её глаза, похоже, всегда были готовы наполниться слезами.
– Что бы там ни было, нельзя поддаваться слабости, – боже! неужели это ты, Клара! Вот не думала увидеть тебя сегодня!
– Я знаю, это не очень прилично, – сказала Клара, слегка задыхаясь после быстрой ходьбы, – но мне надо сказать вам что-то, чего нельзя отложить на потом.
– Я пойду? – спросила другая гостья, неохотно поднимаясь с места.
Клара взглянула на неё, колеблясь. Она едва знала фройляйн Ридл, встретив её здесь лишь однажды.
– О нет, пожалуйста, останьтесь, – добродушно сказала она, заметив, как любопытство оживило личико голубоглазой девушки. – То, что я хочу сказать, – не секрет, завтра все об этом узнают. Просто сегодня я стала нищей, – вот и всё.
Глаза, похожие на блюдца, ещё больше увеличились, но фройляйн Поль, закалённая атмосферой интеллектуальных бурь, даже не вздрогнула.
