Сейчас я в церкви и готовлюсь к вечерней молитве, пишу на полу на коленях у одной из церковных скамеек. Монахиня Анна, с румянцем на щеках, шептала у алтаря с закрытыми глазами священные четверостишья и крестилась. Пахло ладаном. Сегодня ее душа, как и моя, спокойна, ведь в церкви наконец-то есть пища. Она помогала разгружать телегу.
Когда шел от старушкиного дома, в деревне мне так никто и не встретился, и это странно. Куда могли деться ВСЕ жители этой деревни? Обычно возле домов люди чем-то занимались, или просто разговаривали друг с другом, а сегодня, после этой странной ночи, как-то разом все умерло.
Завтра воскресенье, моя вторая служба в этой церкви и, надеюсь, мои опасения не оправдаются. Люди придут к нам. С деревней все хорошо, просто все жители спят до обеда, ведь праздновали всю ночь. Господи, хоть бы так оно и было, спаси наши души. Дописываю эти строки и вернусь к дневнику вечером.
…
Сейчас ночь. Мы вчетвером собрались за столом вечером, зажгли свечи. Анна и Елена принесли из деревни свежего ржаного хлеба, пенного молока и яблочное варенье. Я и три кротких ангела закрыли глаза, сложили руки за столом и безмолвною молитвой благодарили Господа. Мое сердце переполняет трепет в такие моменты единения. Вдруг Настасья рассказала, что сегодня ночью она проснулась от жалобного крика, но побоялась выйти из своей лесной хижины и дождалась утра.
Она рассказала нам, что нашла в лесу что-то ужасное. При ее рассказе Анна, взрослая женщина, зашлась слезами. Я по-отечески прижал Анну к плечу, Настасья и Елена бодрили ее и успокаивали.
Дальше Настасья рассказала нам, что же она увидела. На опушке леса нашла растерзанного оленя. То, как его растерзали, не походило на охоту волка или медведя. Его обглоданные ребра изогнули и вырвали специально, как человеческими руками. Кожу с его морды содрали, рога обломали. Господи! Пощади души тех, кто это сделал!
После никто из монашек не обмолвилась, и мы отужинали в молчании. Предложил всем остаться в церкви на ночь, но монахини отказались и ушли. В одиночестве дописываю эти строки и иду спать. Утром, после службы, я найду ту опушку и захороню оленя.
Утро. Ни один деревенский житель так не пришел на молитву.
Ушел на опушку и нашел место, про которое говорила Настасья, но олень исчез. Я понял, что он здесь лежал, ведь на его месте трава пропиталась кровью, и на безобразном багровом пятне осталось маленькое, с пушком, копыто. Где же Настасья?
Вдохнул серый холодный воздух. Хрустнула ветка, в глубине леса точно за мной кто-то наблюдал.
Нашел ее ветхую избушку, недалеко от опушки. Никого дома нет, ведь я стучал в окна и двери. Должно быть, Настасья ушла в церковь. Или в деревню?
Я пошел в деревню. В лесу что-то изменилось, чувствовал это. За мной наблюдал чей-то злобный взгляд, как в моем кошмаре, что приснился вчера. На подходе к первым деревенским лачугам увидел людей. Каждый занимался своим делом. Я прошел мимо семьи, которые боялись меня. Они смотрели на меня без эмоций, сонные, словно в трансе. Неужели не узнали? Что с этой деревней не так?!
Пришел к дому Агафьи. Ведь она же должна меня узнать! Калитка открыта. Захожу. Старушка выжила из ума. Она ходила по двору голая, с сигаретой в руках. Я посторонился и хотел броситься к дому Федора, но у калитки наткнулся на внука Агафьи. Святой отец, куда вы? Не спешите, заходите к нам на чай! И хлопнул меня по плечу. Простите, сказал я, и как мог, сохраняя невозмутимость на лице, обошел его.
