У нас в деревне девчонки не курили. Это считалось позорным. Не курил никто, даже самые отвязные, а если кто-то из старших девок иногда и покуривал за углом клуба или на школьной дискотеке, это вызывало лишь презрение и кучу сплетен потом. Здесь курят почти все (ну кроме ботаничек, само собой). На переменах толпа курящих поднимается на лестничную площадку между третьим и четвёртым этажом и дружно дымят. Это место так и называется «полчетвёртого». Когда Юля в первый раз позвала меня на «полчетвёртого», я пошла за ней, даже не зная куда иду. Когда я объявила новой подруге, что не курю, и ни разу не пробовала, та искренне удивилась. Я наблюдала, как Юля подкуривает сигарету «Союз-Апполон», щуря жирно накрашенные и качественно разделенные иголкой ресницы, и вдруг поняла, что Макарова с меня ростом. Я поразилась во второй раз за день, так как всегда считалась самой высокой в школе девочкой и думала, что это мой крест навсегда. Оглядевшись, среди клубов дыма я заметила еще несколько девочек моего роста и даже выше. Инна с последнего ряда, у которой болотные волосы, выше меня аж на целую голову.
Еще я заметила, что на ногах у большинства девчонок совсем нет волос. Я и раньше видела в продаже крем для депиляции ног, но пользоваться им боялась. Бабушка говорила, что от этого волосы будут расти, как щетина у мужиков. Наверное, всё же стоит попробовать этот крем. А то что я, как все эти Ульяны и Нади… У Нади, кстати, даже подмышки небритые. Видимо её дома ещё сильнее запугивали. Помню я эти сказочки про то, что волосы нигде брить нельзя, а то будут расти с бешеной скоростью. Я сама не видела Надины подмышки, но на «полчетвёртого» эту тему уже обсудили и обсмеяли. Хорошо, что я сегодня в брюках, завтра же куплю себе крем от волос.
…Занятия проходят скучно. В толстые тетради мы пишем то, что нам диктуют учителя. Здесь они называются – преподаватели. Никаких вызовов к доске, никаких проверочных работ. Просто писанина. Писанина называется – конспекты. Пишу много, быстро и некрасивым почерком с кучей сокращений, уже болит рука. Задние ряды пишут мало, довольно громко переговариваются, прогуливают занятия. Я побаиваюсь обитателей «галёрки», они с презрением смотрят на нас: сидящих посередине, и откровенно смеются над первыми рядами.
Мы со своими девочками на переменах держимся вместе. Кроме Юли Макаровой я дружу с Катей, которая подала документы сразу на несколько факультетов и с Алиной, которая сидит впереди меня. После лекций мы идём в студенческий парк на скамейки, едим мороженое в стаканчиках и вяло общаемся. Темы банальные: кто где учился, кто где родился. Близкой дружбы не получается. Видимо, девчонки тоже еще не привыкли к новой жизни и скучают по старой. Потом все идут на остановку, а я – к Нинке. Там я, наконец, чувствую себя в своей тарелке.
Мы с сестрой сидим у неё дома, едим разогретую на сковородке картошку с котлетами, слушаем музыку, пересматриваем фотографии, вспоминаем летние посиделки в деревне. Вечером приходит с работы тётя Римма и пристаёт к нам с расспросами. Нинка психует, и закрывает дверь на кухню. Потом звонит моя мама и передаёт через Нинкину, чтобы я ехала домой, в третий раз напоминая номер троллейбуса, на котором мне нужно ехать. Пока наши мамы болтают по телефону, Ниночка идёт меня провожать.
– Мам, дай семь рублей, я куплю новый журнал «Отдохни», – кричит она, обуваясь.
