Но ответ не заставляет себя ждать, и вот дверь чуть ли не нараспашку открывается и в неё заходит преобразившийся в высокомерного, с наглым и дерзким лицом типа, вышедший на минуточку, выдавший себя за актёра, этот мой новый знакомец. И он, зайдя в вестибюль, вначале окидывает взглядом окружающую обстановку, затем замечает меня и, прищуренным взглядом отметив меня, – вот ты-то мне и нужен, – подходит ко мне. Здесь он облокачивается спиной на оградительную стойку и, положив руку поверх стойки, начинает пальцами руки постукивать по ней. Отстучав немного, он спрашивает меня. – Ну и какой у нас нынче приход?
И хотя мне отвечать его спине несподручно, я всё же ответил ему. – Это не та самоуверенность. – Говорю я ему. – Здесь попахивает нахальностью и хамством. – Он в момент оборачивается ко мне и испуганно меня спрашивает. – Выходит, что я зря пришёл?
– Кто это вам сказал? – в недоумении спрашиваю я его.
– Вы? – с крайней осторожностью, полувопросительно отвечает он мне.
– Ничего подобного. – Говорю я ему. – А если бы даже и сказал, то не в моей компетенции решать, актёр вы или проходимец.
– А кому? – спрашивает он, удивляя меня своей наивностью.
– Пройдите в директорскую, там вам всё расскажут. – Отвечаю я. Он смотрит туда, куда я ему указал, после возвращается ко мне с задумчивым видом и задумчиво говорит. – Может вы и правы. Да, кстати, – вдруг он озаряется уверенностью, – а какой ваш любимый спектакль? – спрашивает он меня. Я если честно, не тот зритель, который в курсе трендов в театральной жизни, и я если что-то и смотрел, то лишь то, к чему меня в детстве приучили. Так что мой ответ был ожидаем. – Я консервативен. – Говорю я ему. – Мне ближе классические постановки классических произведений. Где ближе всего «Ревизор», сами знаете кого.
– И мне тоже. – Не с тем воодушевлением он ответил, какое от него можно было ожидать. После чего он немного подумал и вновь просветлел в лице. Затем похлопал рукой по карману своей куртки и сказал. – Ну, ничего, если что, то у меня есть рекомендации. После чего он говорит мне: «Спасибо», и удаляется по ранее указанному мною направлению. И я, глядя ему вслед, даже не задался вопросом, почему он пришёл по своему вопросу в столь неурочное время, когда в театре спектакль смотрят, а не занимаются такого рода вопросами. Зато я впоследствии догадался, откуда мне в голову пришла мысль о кадровиках и о представшим перед ними господине Безвестном, один в один похожим на этого типа.
– А действительно, – задался ещё одним вопросом я к себе, – можно ли по внешнему виду, каким-то особенным чертам, выделить актёра из всей массы народа? И если не актёра, то человека моей профессии? Вот, к примеру, – как это всегда к этому приходило, я пустился в рассуждения, – приду я устраиваться на работу. А меня сходу, даже не спросят, а своим намётанным на людей требуемой профессии взглядом, по-своему удостоверят. – Что-то не видно, что вы человек работящий, каких мы ищем. А вы больше похожи на такого человека, кто предпочитает возлежать на диване, а на работу только по необходимости. Ну так что скажите? А может и того больше, докажите, что это не так? – прямо пригвоздят меня этими проницательными взглядами и вопросами там, где я буду спрашивать насчёт свободной вакансии.
А я ведь между тем и не буду знать, что им предъявить в доказательство своей близости к моей профессии – документы для них не указ и не в счёт, в наше время всё подделать можно. Вот те же моряки имеют особую походку, на раскорячку, чтобы удерживать равновесие при качке, а сомелье ни с кем не спутаешь, кроме разве что дегустаторов кустарных вин, по их дрожащим от проб рукам. Ну а что же я должен предъявить такое, чтобы на меня взглянули и с первого взгляда на меня, признали за своего человека? Надо подумать. – Таким образом подвёл итог своему размышлению я и вернулся к своим прежним проблемам и к своему бывшему начальнику, Вениамину Никифоровичу, который быть может и не заслужил такой откровенности на свой счёт, а вот если бы ему по подкидывать в кабинет или в карман пальто записки угрожающего характера, – мы знаем, что ты делал и где был такого-то числа, а своей супруге при этом нещадно соврал, или же, старый козёл ты, Вениамин, – то он хоть и испугался бы, но это было бы не так обидно. – Слишком я внушаемый. Вот и внушился этими стенами и заигрался, решив сыграть неизвестную для себя роль. И кого же интересно? – задался я к себе вопросом, и вернувшись в памятливые воспоминания того совещания, попытался найти причину, побудившую меня к этому поступку.
