Правда, право я не понимаю, из кого ещё можно было выбирать, и у меня прямо-таки с языка слетают отборные слова в адрес всё того же Дарвина, если он допустил в своём сочинении некую, неизвестную мне мысль. И что-то мне подсказывает, что и сам Дарвин считал естественным то, что природа остановила свой выбор на нём, таком умном, и оттого он теперь ей дифирамбы поёт. Пресмыкается, в общем. А это говорит о том, что он недалеко от обезьяны эволюционировал (вот почему он, в своих работах столь много внимания обезьянам уделил, близок им, в общем), в отличие от того же меня живорождённого, а не как он из яйца своего понимания жизни вылупившегося.
Да, кстати, о яйце. И ответ на допотопный вопрос о первоочередности появления яйца или курицы, лежит в плоскости понимания вот таких умников, как Дарвин, которые задаются этим вопросом лишь для того, чтобы задаваться им с глубокомысленным видом, и тем самым умника из себя строить и показывать себя крайне занятым человеком. А не будешь демонстрировать занятость, то тебя немедленно за бездельника примут и затем заставят что-нибудь по дому делать. Ведь некоторые вопросы для того только и возникли, чтобы существовать, как некая каверза для человека, указывая ему на то, что он всего лишь человек и выше головы ему не прыгнуть.
– Чарльз, хорош делать вид, что чем-то занят. Иди коров накорми. Сам же говорил, что труд сделал человека из обезьяны, а сам между тем и палец об палец дома не ударил. – Уж и не знает, чем ещё достать Дарвина, его до чего же вредная супруга Эмма. Просто поражая его своим нахальством и откровенным передёргиванием фактов. Как это он палец об палец не ударил. А кто спрашивается, намедни, гвоздь к табуретке прибил (почему к табуретке, так в неё было удобнее), в ответ на очередное её зубоскальство и принижение его мужского достоинства, пока что в части его ничего по дому сделать не допросишься. А вот если бы она, своим, вечно косящимся в непонятную для Дарвина сторону взглядом, на этот раз указывая в сторону спальни, посмела с укоризной и отчасти досадой заикнуться о его, даже не неспособности стать зачинателем рода (там всё в порядке), а подходу к этому делу только с исследовательских позиций, – трепло, а не родоначальник, – то Дарвин на этот раз не стал бы с ней церемониться и показал бы ей, где раки зимуют (это была одна из его новых, так и незаконченных теорий, пришедшей ему в голову во время вот таких домашних свар).
– Да как ты смеешь, так безбожно врать?! – перекосившись в лице, возмутился Дарвин. – Сама же прекрасно знаешь, что это не так, а всё равно так говоришь. Да и, в конце концов, может же человек устать. – С трагизмом в лице добавил Чарльз. Но супруга Чарльза Эмма, к его сожалению, что подтверждается его же теорией, особа дюже крепкая, как физически, так и в диалектическом материализме, и поэтому ему не стоит ожидать от неё послабления. Ведь она не только прошла естественный отбор, – огонь, воду и медные трубы, – но и реализовала саму себя, пройдя жесточайший отбор с видовой стороны. И что интересно, так это то, что самым крепким препятствием на пути к их счастью, можно не верить, а был сам Чарльз, со своими скорее близорукими, нежели недальновидными взглядами на неё.
В общем, он, как и всякий учёный, с задатками гения, по большей части дня живущий в глубине своих мыслей и размышлений, и оттого незамечающий людей рядом с ним находящихся, в упор не замечал своего счастья в лице Эммы. Так что Эмме пришлось изрядно потрудиться, прежде чем Чарльз её заметил и понял, что без её внимания к нему, – она вовремя подушку под его зад подложит (все самые знаковые гении страдали геморроем, который их и мотивирует к открытиям – этим гениям всё на месте не сидится, как будто в заднице что-то свербит, бытовала ещё такая поговорка) и спичку зажжёт для его трубки, – все его потуги сделать величайшее открытие обречены, если не на провал, то, как минимум, на не успех – его поднимут на смех за это своё открытие, удивившее не только простых людей, но и видавших виды и всякое слышавших учёных. Что, между тем, отчасти и случилось с открытием Чарльза. А это всё, не раз в пылу горячности Чарльза, наводило его на мысль о самоубийстве своего открытия.
