Усы. Вчера они у Тобиаша были, как была и короткая борода – утром он побрился, а она, так занятая своими мыслями или, верней, пустотой внутри, и не заметила.
В дверь постучали, и вода в кухне тут же прекратила литься. Ева отперла дверь и увидела перед собой Адека, старшего сына пани Влашувой.
– Здрасьте, – он приподнял вежливо кепку. – Мать сегодня печёт сборный пирог. Приглашает вас на ужин. В шесть. Просила, чтобы вы пришли обязательно.
– Обязательно, – повторила за Адеком Ева, и тот ещё раз приподнял кепку.
– Бывайте, – бросил он и пошёл вверх по скрипящей лестнице.
Войдя в кухню, Ева не сразу заметила Тобиаша – тот стоял почему-то между шкафом и стеной, держа в руках посудное полотенце и кружку, из которой пил за завтраком чай.
– Чего это вы прячетесь? – спросила она. Тобиаш усмехнулся.
– Я совершил убийство.
– Интересно, – сказала Ева, а Тобиаш указал ей на раздавленный тараканий труп на половицах.
– Где у вас веник?
– За дверью. Меня позвали есть пирог в шесть. Вы пойдёте? Это недалеко, этажом выше.
Тобиаш, заметавший уже таракана в совок, замер.
– Что за пирог?
Пожав плечами, Ева села за стол и вынула сигареты из кармана халата.
– Сборный.
– Спасибо, подумаю, – ответил Тобиаш и замёл в совок луковую шелуху, валявшуюся неделю под столом.
– Я тоже ещё подумаю.
Тобиаш сбросил мусор в мусорный ящик.
– Вы всегда открываете дверь, не спросив, кто там?
– А?
Повторив вопрос, он добавил:
– Опасно одной.
Ева сунула руки в карманы халата, не находя слов.
О пироге Ева вспомнила в половине шестого, когда в квартире над ней заскрипели половицы – Адек и Ваца раздвигали стол. Перевернувшись на спину, она протёрла глаза кулаками и прислушалась к их глухим голосам, но слов не разобрала.
Тобиаш обнаружился сидящим за кухонным столом с ворохом газет. Свечу он воткнул в горлышко бутылки из-под купленного утром кефира – не растерялся, но растерялась Ева, вспомнившая, что где-то в квартире был ещё один подсвечник.
Кажется, в закрытой комнате.
Наверное, Тобиаш справился и так.
– Красивое платье, – сказал он, поднимая глаза от газеты, и Ева слегка покраснела, сбросив с рукава пёрышко.
– С-спасибо, – пробормотала она. – Вы идёте?
Тобиаш покачал головой.
– Боюсь, что нет. У меня своя культурная программа, без пирогов: сейчас я дочитаю газету и лягу спать. С вашего позволения. Если что, есть ещё яйца, сыр и колбаса. И картошки я взял.
Ева, моргнув, кивнула, и Тобиаш, улыбнувшись ей, перевернул страницу.
Дверь открыла Мира, жена Адека.
– Ева пришла, – крикнула она, оборачиваясь назад, и отстранилась, пропуская. – Приветик!
– Привет, – буркнула Ева, втягивая ноздрями воздух – запах пирога она почуяла ещё на лестнице. Из кухни со свечой в руках выплыла пани Влашува, накрашенная так, что на лице её, казалось, было в два пальца румян и пудры.
– Добрый вечер, дорогая, – пророкотала она, расплываясь в улыбке. – Прошу, входите в зал. Все уже собрались.
В гостиной, названной пани Влашувой залом, было жарко и накурено. Центр раздвинутого стола, накрытого праздничной бордовой скатертью, украшал букетик сухих цветов. Рядом стояли две бутылки вина и несколько разномастных тарелок с нарезкой колбасы и сыра. Со стены на стол взирал покойный пан Влашув, снятый в военной форме на фоне фальшивых гор и нарисованного моря.
Ваца и Адек встали из-за стола одновременно.
– Садитесь!
– Проходите.
– Не сюда – тут мама сядет.
– Здесь ножка шатается.
