Истошный вопль раздался из подъезда, и Ева выронила сигарету. Судорожно вцепившись пальцами в скамью, она с ужасом увидела выбегающую во двор курицу. Курица улепётывала со скоростью света, перья её летели во все стороны – наконец, свернув за облетевший куст, она скрылась, а из дома медленно вышла пани Влашува, бледная, как полотно. Мелко крестясь, она прислонилась к косяку и только затем увидела сидевшую под деревом Еву.
– Мне кажется, я сошла с ума, – замогильным голосом произнесла пани Влашува. Ева облизала пересохшие губы. Соседка медленно, пошатываясь, подошла к ней и присела рядом. – Мне кажется, я сошла с ума…
– Что такое?
– Мне сказали, что курица свежая… Я покупала свежую курицу…
– Она и правда свежая, – сказала Ева и захохотала так, что пани Влашува подскочила на месте.
Ева смеялась, когда пани Влашува, теперь уже краснея, скрылась в доме, и смеялась, когда снег пошёл сильней, а затем как отрезало.
– Так быстро проветрилась? – спросил Тобиаш, когда Ева вошла в кухню. Ева не ответила, а прошла к буфету, вынула три стакана, наполнила каждый водой из графина, и выпила один за другим, не останавливаясь.
– Ветер был сильный, – сказала она наконец. – Ты слышал крик? Я…
Ева осеклась, удивившись тому, как внезапно она перешла на «ты» со своим жильцом. Тобиаш же мрачно поглядел на окно.
– Кто-то скрёбся под дверью, я подкрался и выглянул в глазок. А там тётка с курицей.
– Это моя соседка сверху. Я про неё говорила… Пани Влашува.
– Я так и понял. Очень любопытная пани. Она стала смотреть в щёлочку, заглядывать в замочную скважину, прикладывать к двери ухо.
Ева сглотнула и вылила в стакан остатки воды.
– А ты?
– «Пошла ты, старая курица», подумал я. И она удрала.
– Чего?
Тобиаш сдвинул брови.
– Я сказала ей, что сдала комнату, – пояснила Ева, споласкивая стаканы. – Наверно, она хочет с тобой познакомиться.
– Наверное, ей лучше этого не делать, – осторожно сказал Тобиаш, обхватывая себя руками. Ева повернулась к нему.
– Почему это?
– Она нервная – я напугал её одной силой мысли. А что будет, если она меня увидит?
Ева фыркнула и составила стаканы обратно в буфет.
– Во-первых, она тебя уже видела, когда ты был во дворе. А во-вторых…
«…её напугала курица», хотела сказать Ева, но вспомнила вдруг разговор на лестнице и сказала совсем другое:
– …как ты добрался до щитков, если они закрыты, а ключ у пани Влашувой?
– Там было открыто, – сказал Тобиаш, глядя на Еву кристально чистыми и бесконечно честными глазами. – А какие часы нужно починить?
Как всё это вышло, Ева не поняла и сама.
Вот она сидит, а вот упала, и перед глазами – не Тобиаш, ковыряющийся в шестерёнках, а бездна.
Мягкий голос позвал из тьмы, повторив её имя раз и другой, и Ева потянулась к нему, хватаясь за воздух и плача от счастья и облегчения – наконец она пришла, наконец вернулась.
Мама.
– Мама…
– Тише ты, ну!
Когда бездна растаяла, а комната вернула себе очертания, Ева обнаружила себя на своей кровати. Рядом на коленях стоял Тобиаш, встревоженный и взъерошенный.
– Ты чего падаешь? – спросил он, хмурясь. Ева чувствовала, что во рту у неё пересохло, а язык казался куском наждачной бумаги.
Тобиаш встал, отряхивая коленки, и прошёлся взад-вперёд по комнате, заложив руки за спину.
– Ты ела сегодня? – спросил он вдруг, останавливаясь напротив. Ева не помнила точно, что было на завтрак и как она вела себя за ним, не помнила, съела ли что-нибудь за обедом, а помнила только стакан горячего чая… Или она выпила его вчера?
