Живая душа - страница 29
Молча запив мои разглагольствования несколькими хорошими глотками вина, она только и сказала, что:
– Угу… – А, поставив бокал на стол, добавила: – Вино хорошее. Испанское? Чилийское?
– Российское. Краснодарский край…
А года два назад (Наташи уже не было) на этом рундуке снова спала дама, только теперь не из Швейцарии, а из Питера. И снова знакомая наших знакомых. Правда, на сей раз рундук был облюбован ею не из-за проблем с позвоночником, а из-за проблем с избыточным весом. И нежеланием, в связи с этим, подниматься по лестнице в гостевые комнаты. Хотя во время её приезда одна из них была свободна.
1 августа 2012 года. Среда, Порт Байкал. 9.40.
Наступило моё любимое время. «Месяц Цезарей – август», – как сказал о нём, кажется, Мандельштам.
За окном веранды туман. Из шести моих нижних каналов (поскольку рама веранды разделена ещё и одной горизонтальной перегородкой, посередине) «телевизионных» каналов (на шести верхних, симметричных нижним, всегда только небо и вершины зелёных гор, таких разноцветных осенью) показывает поэтому только один. Первый. Виден бок Женькиного дома, отстоящий от моего шагов на пятьдесят и – сарай, гараж, баня – всё под одной крышей, но с разными высотами.
И сегодня ночью, когда я по малой надобности выходил из дома на крыльцо, было тоже туманно и тепло. Туман полноводной рекой или вылезшим из горшка великана тестом медленно и плавно плыл по дороге и над ней, заполняя всё пространство этого нашего маленького каньона. И с другого берега этой белой реки высвечивали в ночи размытым светом три янтарных квадрата окон ближней ко мне, из всех трёх на её усадьбе, дачи Галины Алексеевны Николаевой. Да ещё на нашей полянке у дома светил, в непричёсанных космах тумана, будто живой светлячок, фонарь на солнечных батареях, привезённый в свое время на дачу Наташей.
И потом, когда я вернулся с крыльца, пожурчав с него не очень упругой струёй, снова в дом, и снова уснул, мне приснилась Наташа. И мы что-то делали с ней вместе. Кажется, читали. Как это частенько бывало при нашей неторопливой жизни здесь, на даче.
Если погода позволяла, мы после ужина выходили на открытую веранду перед крыльцом и, сидя на раскладных стульях, читали там. А если дни были уже не такие длинные или моросил дождь, мы читали, и обсуждали прочитанное за круглым столом на веранде. Боже, какие это были счастливые, как я сейчас понимаю, минуты…
Однако пора вернуться к нашей гостье из Петербурга.
… – Мне туда, наверх, лезть не с руки, при моих-то габаритах, пояснила она своё решение устроиться на рундуке. – Да и вряд ли я смогу протиснуться в ваш люк, – добавила она, критически взглянув наверх и поставив свои дорожные сумки рядом с рундуком, под лестницей ведущей на второй этаж.
А меня её слова о протискивании в люк натолкнули на воспоминание о том, как действительно однажды художник Лев Борисович Гимов, тоже летом живущий на своей даче в Порту, решил написать мой портрет «за работой» (а писал я тогда до обеда, уж не помню, почему, в свободной комнате на втором этаже) и даже не попытался протиснуть в этот люк, приготовленный им и натянутый на подрамник внушительных размеров холст. Пришлось его на второй этаж транспортировать через окно, с улицы, подставив лестницу.
– А здесь, на веранде, хорошо. Просторно, прохладно… – продолжила дама из Питера обосновывать свой выбор данного места отдыха. – Дайте мне только что-нибудь свое новенькое, если есть, почитать. Мне Софья Михайловна (Соня Ефремова – для близких друзей. Софья Михайловна – для студентов ЛГУ и всех остальных. Ныне уже, впрочем, не Ленинградского, а Санкт-Петербургского государственного университета, доктор биологических наук. Моя добрая приятельница – аж с 70-х годов прошлого века, когда я тоже занимался наукой и учился в аспирантуре Зоологического института в Ленинграде) давала мне в Питере некоторые ваши вещи почитать. Мне они понравились. Есть в них и искренность, и доброта, и чистота. Редкие для нынешней литературы качества. Я даже в гимназии у нас, которую основал, кстати, не кто-нибудь, а сам Жорес Алфёров (крупный учёный, физик, лауреат Нобелевской премии), некоторые ваши рассказы с ребятами разбираю. И, похоже, они им тоже нравятся. Особенно вот эти два: «За шторой с этой стороны…» и «Морозный поцелуй». Может быть, оттого, что герои в этих рассказах очень молоды. Фактически, их ровесники.