– Несомненно и то, что при скором шаге мертвых, спешить надлежит медленно. Я знаю, зачем ты здесь. Однако, я приверженец старых взглядов и сторонник аристократических манер, прошу тебя отдохнуть, стряхнуть с себя тяготы путешествия и позволить вечности существовать своим чередом. Ты не посещал нас несколько десятилетий. Здесь произошли небольшие изменения, и я бы хотел показать тебе свои владения. К тому же, хочу похвастать, ко мне на службу поступил автор великой «Анатомии меланхолии», и я желаю вас познакомить.
– Почту за честь, мой друг. Твои друзья – мои друзья. Скажи, кто сидит рядом с Мародером?
– Этот молодой человек весьма интересен. Это печально известный Огаст Дарвелл. Сейчас, будучи каинитом, он пристрастился к стилю жизни меланхоликов времен Бодлера и Готье, и я забыл их название… сейчас, припомню… ах, да, конечно, декаденты. Удивительно, но у меня с ними оказалось много общего в отношении к жизни… прости… не жизни. Любовь к искусству, эстетизация смерти. Я только не принимаю опиум и абсент. Они мне кажутся вульгарными. Все же, интересное явление, когда тебе легко и приятно находиться среди людей, никогда не бывших на войне, но чувствующих жизнь почти схожим образом.
– Неужели, чтобы что-то понять, надо пережить катастрофу, смерть, болезни или иное несчастье? Увы, иногда надо, ибо люди чаще грезят, чем размышляют и это явление имеет весьма печальные последствия.
– Прости, Эшлер, но меня часто занимает вопрос: почему ты не принял Каина и Лилит? Мы же оба – предатели, изгои, изменники, но ты пошел за Люцифером. Со мной получилось весьма забавно. Я был католиком, но служил у императора Карла. То был, кажется, 1527 год. Нам перестали платить, и в итоге – мы – католики – вырезали тысячи католиков, пленили Папу в крепости, перерезав всех его гвардейцев… мда, нехорошо получилось, но мы соблюдали контракт с Императором, и совесть меня не мучает. Я с радостью пройдусь по Риму с кацбальгером в руке, как некогда солдаты Цезаря шли убивать богатеев-помпеянцев. История не лишена ни иронии, ни чувства юмора. – После этих слов герцог откинулся в кресле и, подняв бокал, пригубил сладкий нектар жизни, ощущая на губах ее металлический привкус.
– Дела крови к моему изгнанию отношения не имеют. Лишь отчасти, я связан кровными узами с вами, исходя из того условия, что Каин служит моему господину. Я заключил сделку с Люцифером после того, как меня пытались обратить в вашу веру.
– Хм, контракт? Интересное дело. Каковы условия?
– Об этом позволь мне умолчать. Скажу одно: предательство. Не зря меня называют предателем. Мой клинок обагрен разной кровью, слишком разной, чтобы знать понятие верности в ее рыцарском понимании.
– К черту этих святош, друг мой. Им верность чужда в большей мере, и мы тому доказательство. Ведь убивает не оружие, а наниматель. И мы – только оружие. Вспомни наше время, когда все рыцари, эти проститутки в латах, стали плести интриги и заговоры, используя наши клинки, наше невежество, нашу нищету и желание приключений. Кровь и деньги, Эшлер, кровь и деньги правят смертным миром. Пойдем, я покажу тебе наш зверинец, но сперва, как и обещал, представлю тебя с преподобным Робертом Бертоном, точнее тем, что от него осталось.
В часовне царил мрак и лунный свет, растерзанный цветной стеклянной мозаикой, лоскутами ниспадал на корабль, едва затрагивая алтарную часть. Лишь из одной двери пробивался тусклый лучик желтоватого света, танцуя и заигрывая с сонливыми тенями.
