Живой Дагестан - страница 28

Механик с гордостью оглядел нас и неожиданно чисто, по-детски рассмеялся. В открытую дверь заглянул шевелящийся сгусток тьмы. Оказался ежом, фыркнул и убежал в кусты.

И закатилась половецкая луна, и взошло солнце. Я стоял у дороги с поднятой рукой, качаясь на его жестоких лучах, как на веревках. Первой притормозила блестящая черная машина с большим начальником.

– Журналист? – подозрительно спросил он. – Как это вы пишете о ногайцах, не обратившись сперва в районную администрацию?

– Я же не про администраторов пишу, а про обычных людей.

– Что эти люди знают! – вздохнул начальник. – Они необъективны. Жалуются непонятно на что, радуются непонятно чему, иные и врать горазды, а пришлые журналисты слушают и публикуют потом чепуху. Вы понимаете, что из их болтовни объективной статьи не получится?

– Понимаю, – искренне ответил я. – Но мне интересна как раз эта необъективная жизнь. И правда их, и вранье. Как чабан на кошаре по утрам умывается пахтой прямо из-под сепаратора, как сельчане раз в месяц играют в преферанс…

– А это хорошо или плохо? – встревожился начальник.

Я на секунду запнулся. И выпалил со всей необъективностью пришлого журналиста:

– Я выиграл триста рублей. Значит, хорошо. Но могло быть гораздо лучше.

Девушке Кате повезло – у нее сбылась американская мечта. Выбравшись из Москвы на учебу в Штаты, она вышла замуж за молодого антрополога Дейва из благополучной семьи врачей. Но судьбе присуще странное чувство юмора. После нескольких лет счастливой жизни муж внезапно сказал: «Дорогая, мы едем в Дагестан». В Чечне еще не закончилась война, и Катя едва ли желала превращаться из москвички в дагестанку, пусть даже и с пересадкой в Миннеаполисе. Но в каждой русской женщине есть немного от жены декабриста. Она вздохнула и поехала.

В Дагестане с любопытным Дейвом обошлись в лучших кавказских традициях – до отвала кормили мясом и обещаниями. Хотя прямого отказа не было, он вскоре понял, что аспирантура ДГУ ему не светит. Но Дейв к тому времени нашел другие университеты – бары и клубы. Пока Катя учила местных подростков английскому, а ее собственные дети осваивали кумыкский, Дейв свел дружбу с олигархом, жившим в пентхаусе на верхнем этаже собственного торгового центра. В пору, когда хмурые бородачи сжигали ларьки с алкоголем, он построил роскошный паб, в котором неприметные фээсбэшники запивали стейки бочковым «Гиннеcсом» – и никто не смел их тронуть. Американец мог угощаться там с утра до вечера, но в этом не было подлинного Кавказа. И Дейв продолжал поиски. Вскоре они привели его в просторный подвал без вывески. Там пили коньяк и читали стихи, а роковая блондинка пела грустные песни о давно ушедших временах. Случайных людей здесь не было, а если такие и приходили, то моментально исчезали после разговора с хозяином заведения – невысоким человеком с тихим голосом и почти незаметной улыбкой. Важную птицу в нем выдавал только костюм – дорогой и всегда идеально выглаженный. Говорят, однажды в чужом заведении на него напали два амбала, переломали ребра и полуживого выбросили на улицу. Он кое-как добрался до дома, сменил костюм на простую одежду, взял нож, вернулся и отправил одного обидчика в реанимацию, а другого – на тот свет. Всякий, кто рассказывал мне эту историю, непременно подчеркивал, что он переоделся, дабы не пачкать элегантный костюм. Правда это или нет, судить не берусь, но никогда этому человеку не приходилось повышать голос или повторять сказанное дважды. Поэтому в клубе конфликтов не случалось, было культурно и весело, а любители чего погорячее отправлялись на афтерпати в кафе «Пушкин» под лестницей местной библиотеки, где в воздухе витали кальянный дым и дух порока, который бы наверняка понравился молодому Александру Сергеичу.