Рассказ не пишется, а история продолжается… нда…
«Лика, подожди, не надо!» – мы и так уже много выпили. Мне надоело думать, что эта Лика, ражая, дебелая девица с пережженной пергидролем челкой, должно быть, балуется наркотой – таблеток тогда еще в ходу не было, соответственно, у нее было что-то другое. Ей же понравился этот итальянец, что же она устраивает передо мной этот спектакль? Только стриптиза тут не хватало… хотя не вынесу.
Она распахивает окно, там девятый этаж, а я не помню, чья эта квартира. Я стаскиваю ее с подоконника, волоку к дивану, все это время она меня донимает и начинает целовать в губы, в нос, в висок. Мне не нужна эта Лика! Там за дверью Аня, Анечка Д., с пронзительными голубыми глазами, с поджарым телом, с маленьким нежным лицом, и во все это – кроме ее ужасно худых и нелепых ног – я влюблен уже полгода, и почему она, зная это, увивается за Пашкой и считает нормальным, что я заперся здесь с этой Ликой в тот момент, когда Лика объявила, что хочет выброситься из окна?
Собственно, тут я что-то запутался. Наверное, все-таки не я с ней заперся, а она заперлась со мной, и все-таки Аня Д. никакого отношения к этому не имела. Она же не могла уговорить Лику, чтобы та со мной заперлась? Что происходит? Кто-то дергает дверь, тихие шаги.
Это опять эта девушка-ассистентка, я вернулся в настоящее.
– Вы кричали?
– Я ничего не вижу. Вы зачем-то показали дурацкую историю из моей юности, которая ничем не кончилась. Это была инсценировка самоубийства. Правда, это кончилось тем, что в тот же вечер на крыше высотного дома я стоял на краю и глядел вниз, пока Аня Д., в которую я был как-то резко влюблен, целовалась на той же крыше за трубой с Пашкой, которого потом убили. Взрыв, машина перевернулась.
– Понятно.
…Тогда я сам чуть не сделал то, что так надрывно и наигранно выкаблучивала передо мной Лика, разыгрывая возможное самоубийство. Я тогда сам чуть не сыграл в реальности свое самоубийство. Поднял ногу и чуть не ступил в пустоту. Огромный высотный дом на Гражданском проспекте и, собственно, внизу и был этот Гражданский проспект.
– Во-вторых, вы бы мне пояснили.
– А во-вторых, вот как раз вторая кнопка. Протяните руку, – сказал ее блеклый голос, и я как-то не успел сказать, что я все-таки ногу занес, но вовремя убрал и в пустоту не ступил.
– Нет, нет, я тебя понимаю и готов слушать всю ночь. Главное, только никого здесь не разбудить.
2.
– Да они все так крепко спят, не волнуйся, что я не знаю дядю Валеру или Глеба что ли? Тем более что мы с детства знакомы.
Она худая, видны ключицы. Тогда я не знал, что неудавшиеся актрисы, которые обожают вести монологи о своей ужасной юности, где присутствуют изнасилования, четыре или пять случаев легкой овердозы от наркотиков и вообще на каждом углу то маньяки, то нарики, то какие-то небритые мужики, что такие девушки хотят через свои давно придуманные ими сценарии заполучить себе момент страстной ночи. И параллельно с этим сыграть несыгранный спектакль, благо публика подходящая – хорошо выбритый молодой человек с разинутым ртом. Нет, тогда я этого не понимал. Она рассказывала с оттяжкой, с уточнением деталей, с грустным и хорошо выверенным смакованием подробностей. Правда, рассказывала она по-женски, не по-мужски, не говорила про части тела в момент описания физического насилия, а говорила про свои состояния, говорила про то, как ей то выламывали руки, то пугали чем-то, пистолетом, например. Словом, это был хорошо налаженный треп-триллер с провалами в памяти, которые тоже были правильно подобраны.
