В философии Гегеля есть противопоставление чистого, т. е. абстрактного, мышления, абстрагирующегося от видения, и чистого, т. е. абстрактного мышления, абстрагирующегося от мышления. Она в принципе действительно преодолела оппозицию разума и реальности, теории и практики, идеальности и действительности, мысли и бытия, субъекта и объекта, спекулятивного и эмпирического, идеи и истории, даже если реализация ее метода через все области знания положила лишь несовершенное и во многом ошибочное начало. Враждебная позиция против онтологии или эмпиризма, против теории или практики больше невозможна со стороны философии, только с ее собственной стороны против философии, если в их головах все еще сохраняются устаревшие представления о философствовании и мечты об эзотерической, чудесной процедуре. Философия не должна снова отступать от своей концепции простейшей и высшей формы науки.
Не отдавая предпочтения какому-либо объекту, он должен странствовать по вселенной с равной справедливостью, потому что в системе мироздания все связано со всем остальным. Бог – такой же великий геометр, как и хороший моралист. Поэтому Гегель должен был создать энциклопедию философских наук и последовательно проработать все основные аспекты своей системы и, наконец, философию истории. Его ученикам, однако, сначала пришлось попробовать свои силы в трактовке отдельных наук, при этом студенты были «подхвачены» движением современности и разделили все ее направления до крайности. В искусстве это началось романтично и закончилось гипермодернистски; в государственной жизни – сначала аристократично до оправдания английского торизма, затем демократично до утопических излишеств французского коммунизма; в теологии и церкви – сначала ортодоксально до буквализма, затем гетеродоксально до атеизма. Только исторически неопытный человек может восхищаться развитием таких крайностей и не признавать их внутреннего единства, которое должно быть отрицательным по отношению к тенденциям, поскольку они «претендуют на звание центральных принципов» как крайности.
Философия Гегеля слишком глубока в своих принципах и слишком всеобъемлюща в своем подходе, чтобы быть завершенной. Если ее противники считают, что она уже погибла, то это иллюзия, которой они льстят себе, так как своей односторонностью они стали жертвой гибели. Если бы философия Гегеля была уже мертва, то можно было бы удивляться той яростной полемике, с которой с ней борются те, кто объявляет ее погибшей. Мертвая вещь не имеет привычки испытывать столь живое противостояние. Из того, что первая эпоха ее истории закончилась, еще не следует, что она закончилась. Гибель крайностей, которые она стремительно вытеснила из себя, не есть гибель самой себя. Напротив, она вступает во вторую, более продолжительную, более объективную эпоху, свободную от схоластического эгоизма, которая, конечно, со временем не будет лишена крайностей и тем более не будет разрушена, но которая будет иметь более объективный, более спокойный характер и, после того как бурные воды критических потрясений схлынут, принесет научную детальную работу. Как человек, когда мир оставляет его, когда от него отпадают ложные друзья, когда все внешние преимущества сходят с его позиций, когда ему приходится отказываться от всего того блеска, в тщетном великолепии которого так любят греться ленивые массы, как человек в такой изоляции может показать, есть ли в нем субстанция, которая позволяет ему выстоять в несчастье и дает ему мужество стремиться дальше, – вот что должна теперь показать гегелевская философия.
