Жизнь и судьба на стыке веков - страница 10

 А утром отец позвал соседа, чтобы тот помог ему стащить с крыльца огромный валун, который раньше лежал на углу дороги метрах в ста от их дома. Валун мог принести на их крыльцо только Пыпыня, потому что даже вдвоём отец и сосед лишь стащили его с большим трудом с крыльца и оставили неподалёку. Летом Вера вместе с другими девочками помогали взрослым на току, откуда на машинах увозили зерно на элеватор в районный центр. Пыпыня пропадал на току с раннего утра до позднего вечера, делал самую тяжёлую работу наравне с мужиками. Вера сторонилась его, особенно после валуна , которое он принёс на крыльцо их дома, догадываясь, что он обиделся или даже разозлился. К счастью, он всё чаще крутился вокруг постоянно работающих на току молодых женщин, которые подшучивали над ним, даже заигрывали, а иногда подкармливали за обедом нехитрой деревенской снедью, выращенной на своих огородах.

 Отец наладил во дворе небольшую коптильню, поздней осенью, когда кололи свиней, он устраивал праздник – "семейный мясоед". На стол ставил блюдо и прямо из своей коптильни приносил аппетитно пахнущий большой кусок свиного окорока, приготовленный по его особому рецепту. Острым большим ножом отец отрезал от окорока ломти истекающего соком мяса и раскладывал всем по тарелкам.

– Ешьте, сколько влезет, – говорил улыбаясь, и этот вкус настоящего окорока, и этот праздник "семейный мясоед" Вера запомнила на всю жизнь.

 -Чего всё- таки не хватало в детстве , так это сладкого. Леденцы были редким подарком, а сахар раз в 3 месяца отпускали по спискам на семью. Однажды и родители привезли большую белую наволочку с сахарным песком. Отец завязал её каким-то сложным узлом и затолкал в дальний угол под их кроватью, строго наказав Вере не показывать остальным детям и самой не трогать. Но как-то они уехали с ночевкой в Майну, а вечером она никак не могла успокоить ни брата, ни двойняшек. Вкусного, а тем более сладкого, в доме не было. Вера устала их успокаивать, они наревелись до икоты. Тогда она взяла кружку с водой и забралась под родительскую кровать. Намочив в кружке один из углов наволочки, пососала его. Было сладко. Намочила второй угол и подтащила к углам близняшек, потом братишку. Так всех их успокоила и уложила спать. На душе было тревожно: могут наказать. Утром Вера заглянула под кровать и испугалась окончательно: углы у наволочки слиплись, пожелтели и торчали безобразными комьями. Когда мама увидела эти углы, Вере пришлось во всём признаться. Но мама не стала её наказывать, а почему-то заплакала, обняла её крепко и прижала к себе.

Вера очень долго испытывала сожаление и лёгкую грусть от своего прощания с жизнью в деревне. Нигде, ни на каком новомодном курорте у неё не было такой радостной лёгкости на душе, чем, когда рано утром через поле, трава на котором была такой по-утреннему росистой, босиком она выгоняла Жданку и овец в стадо. Воздух дрожал в солнечном мареве, в лесной посадке пели птицы, а небо было ослепительно синим.

Беда в деревню пришла вместе с Хрущёвым Н.С., когда по его Указу обложили налогами каждую голову домашнего скота и птицу. Этого показалось ,видимо, недостаточно, и даже яблони в саду тоже попали под налог. Вера внезапно проснулась поздно ночью от тихого маминого плача. Они с отцом сидели за столом и что- то писали в тетради. Толстая свеча оплыла почти до середины, отец называл какие -цифры и успокаивающе обнимал маму за плечи. Вера быстро сообразила, что они подсчитывали сумму налога, который надо заплатить по новому Указу. Эта сумма съедала практически почти всю мамину зарплату. В очередной раз жестоко расправлялись с российской деревней. И в очередной раз она ответила тем, что до утра в домах резали скот и забивали птицу. Особенно запомнилось, как отец топором остервенело бил по стволам яблонь, был сильно пьян и ругался.