Читать онлайн Вера Маркова - Жизнь и судьба на стыке веков

Глава 1.

1952 год. Конец марта.

 Девчушка, закутанная в пуховой бабушкин платок, держалась за мамин подол и с трудом успевала за её торопливыми шагами. Подол был мокрым и скользким от подтаявшего снега. Под ногами снег и лёд , Верунькины руки в варежках озябли. Как и тихие слёзы, замёрзшие на холодных щеках. Но она терпела, увидев, как мать с трудом несёт на руках трёхлетнего братишку и упрямо идёт по еле заметной дороге к уже близким огням города. Она знала, что они шли к папе, они должны были успеть увидеть его до того, как его надолго увезут в другой большой город. Так сказала мама, и её лицо скривилось как от боли, пересохшие, обветренныё губы были шершавыми, когда она поцеловала дочь и опять заплакала. Она в последнее время часто плакала, особенно по ночам. Дома с двумя семимесячными близняшками оставалась бабушка. Провожая их, она тоже вытирала концом платка глаза, качая люльку, и в который раз просила не идти пешком за три километра в Игнатовку в такой холод и метель с детьми на руках. "А без них не пустят",– поджав губы, безнадёжно, едва сдерживая слёзы, сказала мама. Бабушка погладила Веруньку по голове, поверх вязаной шапочки, крепко перетянутой пуховой шалью, завязанной на спине крест- накрест крепким узлом, и перекрестила их.

 Они долго уже идут , быстро стемнело, хотя рядом бело от свежего снега, который наметает пока ещё слабая метель. Вдруг мать резко остановилась, девочка чуть не упала, споткнувшись."Неужто Волки! Всё, не успеем,"– хрипло прошептала мама, а от черневшей вдалеке лесной полосы двигались к ним какие-то странные тени. Скрип саней сзади на дороге , и прокуренный мужской голос заорал: "Давай в сани ,кидай детей, куда тебя несёт, дурёха! – Да ещё и с дитями на руках, какая нужда тебя гонит? Не слыхала разве, что волчья стая прибилась в здешние места, оголодавшие, злые и наглые, прямо к посёлку подходили. У крайней избы хозяин стрельнул, на время отогнал." Лошадь неслась по подтаявшему снегу на дороге, овчина, которой мужик прикрыл озябшую девочку, сильно пахла потом, табаком, сани немного трясло, и она незаметно уснула под тихий рассказ и плач матери, какая нужда гонит её в город.             Сама не понимая своей откровенности, мать, не стыдясь и не опасаясь, что этот чужой человек не поймёт её боли и страха, рассказала ему, как ночью к подъехала черная машина, как делали обыск у них дома. Единственной ценной вещью была старенькая ручная швейная машинка, которую они спрятали в подполе, но и её нашли и забрали. За неделю до ареста магазин, где работал муж заведующим, подломали, украли немного, особо и красть-то было нечего в небольшом сельмаге, но лезли целенаправленно за вожжами, к счастью их осталось всего пять пар. При аресте и обыске, главный орал на мужа, что он враг народа, сам украл вожжи, чтобы сорвать посевную и оставить страну без хлеба, именно так и было написано в том доносе. Бабушка Маша, словно закаменев, согнувшись как от удара и низко опустив седую голову на грудь, сидела на сундуке и машинально покачивала люльку с внучками – двойняшками. И мысленно, в который уже раз, разговаривала с давно умершим мужем:

– " Вот, Павлуша, в тот страшный голодомор ты приказывал выкидывать на снег и мороз матерей с детьми из раскулаченных семей, а теперь твою дочь и внуков обрекают на голодную смерть такие же идейные борцы за идеалы революции, каким был и ты. Может, это и есть высшая справедливость, высший Божий суд, когда за грехи дедов и отцов будут всегда отвечать их дети и внуки?"Она не знала ответа на этот вопрос, но у неё было большое и доброе материнское сердце русской женщины, и в этом была её правда и понимания ценности жизни.

 Очнулась Верунька на руках спасшего их от волков мужика в какой-то комнате с решётками на окнах. Было шумно и накурено, мать опять плакала и о чём-то просила военного в форме. Проснулся братишка и заорал во весь голос. Военный отрицательно качал головой и устало, и как-то безнадёжно повторял: "Не положено. Пойми ты не могу я, не положено". Мать заплакала навзрыд и вдруг сползла с табуретки и упала на колени. Военный был молодой и красивый, девочка подошла к нему, обняла его руку в форменном рукаве и прижалась головёнкой к плечу. Ей было очень жалко маму и орущего от плача братишку. "Да будь ты человеком, я их ,можно сказать, у волков вырвал, дай им с отцом попрощаться, у него полгода назад ещё двойня родилась,"– поднимая мать с колен, попросил и мужик , которому мать по дороге многое успела рассказать. Военный молча встал и вышел. И Верунька увидела отца через прутья железной решётки, его руки гладили мамино лицо и волосы, потом он прижал к холодным прутьям дочь и ласково вытер пальцами её мокрые от слёз щёки. Свидание было недолгим, офицер нервничал, поглядывал опасливо на черный ящик телефона на столе: "Уходите быстрее, в любую минуту за арестованными могут приехать, подведёте и меня под статью".

Когда они вышли на улицу после свидания с отцом, на улице было совсем темно. У матери совсем не осталось сил, она вдруг почти со стоном села на ступеньки и заплакала навзрыд, словно выталкивая из себя мучительное отчаяние и нестерпимую боль. Верунька кинулась к матери, уткнулась лицом в её мокрый подол и тихо заплакала, будто заскулил жалобно брошенный хозяином щенок. Дядя Степан( Вера уже знала его имя) с братишкой на руках, подошёл к привязанной к столбу лошади, потоптался около телеги и, словно что-то решив для себя, негромко позвал: "Завтра поутру отвезу вас домой, а счас в сани быстро, хватит тут мокроту разводить, ко мне домой поедем, я тут неподалёку у фабрики живу".

Глава 2.

Верунька смутно помнила, как они выживали в тот страшный год без отца. Но одна картина четко отпечаталась в её детской памяти. Холодный зимний вечер. Она рядом с мамой сидит на пороге приоткрытой двери, укутанная в шаль и одеяло. На маминых руках два кулька с близняшками, на коленях приткнулся братишка. А над головой из избы клубами выходит едкий дым. Избу им выделили в другой деревне как семье врага народа, печка топилась плохо, дым через трубу не выходил. Маму поспешили уволить из школы тоже как жену врага народа, и если бы не простые люди в этой деревне, приносившие картошку, хлеб и даже молоко, семья бы не выжила. В памяти девочки навсегда остались смутные воспоминания о холодных вечерах, когда за окном серой и враждебной мглой, затяжным дождём, а иногда и снежной крупой подползала темнота. Заглядывала в щелястые окна избы, заполняла сыростью и ознобом их постель. Чтобы прогнать этот злой и беспощадный мрак , нужно было зажечь лампу на столе, но керосина у них не было. И только тёплые мамины руки, которыми она старалась обнять и прижать к себе сразу всех своих детей, были надёжной защитой от этого мрака и постоянного чувства холода и голода.

Обижали Веру и деревенские ребятишки, обзывали врагиней, но она не сдавалась и дралась отчаянно из последних силёнок, когда пытались толкнуть или ударить. Пересиливая страх, она каждый день приходила к дороге, по которой возили жмых из подсолнечника. Вскоре появился у неё и защитник : это был мужик-инвалид, одна нога которого была деревянной. Он и возил жмых. Голодной стаей бежала ребятня за телегой с брикетами жмыха, и когда он как будто случайно падал с телеги на пыльную дорогу, делили его между собой, а Врагине ничего не доставалась.

Особенно из мальчишек её старался обидеть Колька – недомерок, среди мальчишек он выделялся маленьким росточком, особой злостью, всё время лез в драку, ругался матом и обзывался, словно мстил ей за то, что она такая высокая, одетая в чистенькое платьице, и никогда в драке не просит у него пощады. Но однажды случилось чудо: она стояла в сторонке от мальчишек и молча размазывала слёзы на грязных от пыли щеках. Деревянной ногой мужик столкнул в её сторону целый брикет жмыха, а ребятне сердито прокричал: " Кто отнимет, получит у меня!"– и угрожающе потряс вожжами в руке. От жмыха болели живот и желудок, но это всё равно было спасение от постоянного ощущения голода. Она бежала домой, не чуя себя от счастья, представляла, как обрадуется мама, как сварит вкусный суп с картошкой и крапивой, которой в огороде было полным- полно.

 Они выжили, не сломались и не озлобились. Дед Ефрем переложил в казённой избе печку, она больше не дымила и держала тепло даже в самый суровый холод и метель. К матери с поклоном приходили иногда сельчане и просили позаниматься с их " охламонами". Мать никогда не отказывалась, отвечая на добро добром. Веруньку никто больше не обижал, трое "охламонов", которые каждый день прибегали к матери на уроки, быстро разобрались и с Колькой- недомерком. . К счастью для их семьи, это был 1952 год, впереди была смерть Сталина , когда несколько ослаб накал репрессий. И отца спасло то, что его дело рассмотрели по уголовной статье за кражу вожжей, а не по политической, он попал под амнистию и летом 1953 года вернулся домой.        Дядя Степан стал другом отца, когда тот вернулся из тюрьмы, помогал строить дом отцу, они частенько, выпив"с устатку" стакан крепкой самогонки после тяжёлой мужской работы, когда жилы вздувались на их руках, на завалинке их нового дома "говорили за жизнь"и верили в счастливую судьбу своих детей.

Мать рассказала ей, уже взрослой, что отца посадили по доносу, обвинив его в краже вожжей из магазина, где он был заведующим, якобы, с целью срыва посевной. Не было для их родни тайной и имя доносчика, им оказался ранее раскулаченный дед учительницы, почти маминой подруги, с которой они вместе работали в школе. Слишком быстро после ареста отца именно он был назначен заведующим магазина – получил "свои тридцать сребреников".

А когда вернулся отец, началась новая счастливая жизнь…

Вере было всегда смешно и непонятно, как он не мог различить двойняшек и часто звал её на помощь:

– Доча, я её умыл только что, а и пяти минут не прошло, она опять чумазая, когда успела?

– Папа, ты умывал Надюшку, а это Любаша!

Вера звонко смеялась, ей было постоянно весело и легко рядом с отцом, таким сильным и красивым. Она ставила подстриженных наголо, одетых в одинаковые платьица, сшитые мамой из занавески с большими подсолнухами, сестрёнок перед отцом и важно объясняла:

– Смотри, папа, Надюшка везде залезет, всё суёт в рот и глаза у неё коричневые, как у тебя. А Люба серьёзная, часто обижается и хнычет, у неё глаза серые, как у меня.

Вера прижимала головку сестрёнки к своей и вытаращивала свои серые глазищи, чтобы отцу было легче запомнить. Отец от души хохотал, подхватывал обеих на руки и кружил, бережно обнимая. И это было такое ощущение счастья, что у Веруньки кружилась голова, она вся обмирала и крепко обхватывала своего папку за крепкую и такую надёжную отцовскую шею.

Глава 3

 Село Городецкое Майнского района Ульяновской области считалось по меркам того времени довольно большим и привольно раскинулось среди богатых грибами и ягодами березовых и сосновых лесов . Удивительными были меловые горы, у подножия которых било множество чистейших родников с такой ледяной водой, что ломило зубы от каждого глотка.

Вера любила приходить сюда за этой необыкновенной водой, которую дома не кипятили в самоваре, а пили просто так, вживую. Вои и сегодня с утра пораньше она стоит у родника и с изумлением и восторгом разглядывает причудливые рисунки на отвесной стене довольно высокой меловой горы. Она снимала тапочки и всего на минутку наступала ногами в небольшие лужицы с прозрачной водой рядом с родником. От ног по всему телу шло сладостно – острое ощущение сильной внутренней дрожи. Это стало для неё своеобразным ритуалом, словно от ледяной воды не только ноги, но и всё тело наливалось какой- то новой силой.