Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - страница 40

«Живая поэзия», подытоживает М. К., означала для Пушкина органическую связь с народом, носителем и творцом фольклора. Этим определяется и его понимание «народности». Набросанная Пушкиным заметка о народности, опубликованная лишь после его смерти288, не оставляет, по мысли М. К., сомнений: поэт видел народность не в том, чтобы обращаться к сюжетам из русской истории или подлаживаться под народный стиль, – такого рода попытки он оценивал как псевдонародность. В отличие от Жуковского, Языкова или Киреевского с их влечением к старине как источнику поэтического вдохновения, Пушкин ценил в фольклорных памятниках прежде всего их современность, их внутреннюю связь с переживаниями народа. Фольклор для Пушкина – «самовыражение народа и форма национального самосознания»289. При этом, выводя русскую литературу за рамки национальной тематики, Пушкин опирается на западноевропейские образцы – Лопе де Вега, Кальдерон, Шекспир – чье творчество возникло «из драмы, родившейся на площади»290. В подтверждение этой мысли М. К. приводит слова Пушкина из статьи «О ничтожестве литературы русской», в которой говорится о «бессмертных гениях», появившихся на почве уже существовавшей до них народной культуры. Развитие русской литературы, подытоживает М. К., мыслилось Пушкину «на пути широкого западноевропейского просвещения и вместе с тем глубокого овладения всем достоянием национальной русской культуры. Национальная форма должна выражать международное идейное богатство»291.

Этот момент – важнейший. Размышления о «народности» и «западничестве» Пушкина вплотную подводили М. К. к вопросу о путях развития русской фольклористической науки и ее связи с движением общественной мысли и литературным процессом – от истоков до начала ХХ в. Пушкинское восприятие народности как источника поэтического творчества становится для ученого как бы точкой отсчета для осмысления и создания общей концепции истории русской фольклористики XVIII–XIX вв.

Статья «Пушкин и фольклор» – одна из ключевых работ М. К. В ней угадывается и личный момент. Образ Пушкина-фольклориста, каким он вырисовывается в статье М. К. (ревнитель и собиратель русской «живой старины», чуткий к освободительным мотивам в народной поэзии, проявляющий интерес к новогреческим песням и славянскому фольклору), – такой Пушкин был, безусловно, созвучен русскому ученому, воспитанному в духе народнической интеллигенции и причастному в дни своей юности к освободительному движению в России.

М. К. не идеализировал и не «идеологизировал» Пушкина, не пытался изобразить его «типичным представителем» дворянского класса или, напротив, последовательным революционером (эти разнонаправленные тенденции присутствовали в советской пушкинистике 1920–1930‑х гг.). Развитие Пушкина протекало, по мысли М. К., в русле овладения стихией народной поэзии, и ученый стремился отобразить этот путь во всей его сложности, с учетом двойственной природы русской культуры, формировавшейся на перекрестке западноевропейских влияний и национальных традиций.