– А сколько я по-твоему стою? – он лихорадочно полез в карман и достал сияющее кольцо.
– Ух ты, предложение делаешь, значит, не убежишь?, – он так замотал головой, что, казалось, короткостриженный овал проворачивается на его шее.
– Ладно, любовничек, иди вымойся и поговорим.
На крыше, довольный своим хулиганством, чистил горячим жиром лук крылатый Амур.
– Ха, сколько стоит любовь? Одна стрела – сердца двух, цена… Пусть теперь попробуют разбежаться, – он мило обнажил зубы, подошёл к обрыву крыши и полетел вниз.
– Ты неисправим, – донеслось откуда-то с небес, где, застывая огнём, собирались в созвездия млечные звёзды.
Он снова покрутил головой, как же так, ведь всё могло быть исключительно иначе.
Синел рассвет.
Постель так нагрелась от тела, что он сбросил прогоревшее в нескольких местах одеяло, вновь, словно уйдя под воду, хлебнул изрядный глоток спёртого воздуха и закурил.
Что же получается, она кинула его на чувства, забрала с собой его сон и исчезла, растворяясь в мегаполисе.
Чёртовы сигареты, он силился прокашляться и сплюнул коричневую взвесь на клочок пятнистой газеты.
Он и полюбить-то успел неумело и завораживающие реснички видел вблизи мельком, и то, когда она наклонялась вперёд, чтобы по-змеиному прошептать его имя.
В темноте её чёрные глаза было практически не видно, он лишь ловил дикий блеск зрачков, хватая губами губы.
– Как целуешься! Ты ещё губы съешь, – смеялась она, и смех её шарил по углам эхом и утихал.
Она приготовила ростбиф, а он, вегетарианец по своей натуре, не знал, как отказать.
– Вегетарианец, но мясо, – снова этот шныряющий по углам смех.
Вообще трудно представить, что она ушла, ведь от неё пахло фиалками и весной.
За окном шипели метели.
Скрипели рамы, жалобно плача от ветродуя.
Её шубка, как шкура животного, распласталась на кресле.
Она пела по-французски, изредка смачивая пересохшие губы мокрющим язычком.
Бултыхалось в бокале «Божоле», и она большими глотками иссушала богемское стекло.
А потом, он даже не заметил, когда точно, испарилась в ночь.
– Ой, что-то голова закружилась… и укатилась, – проверяя углы громко рассмеялась она.
Он помнил этот смех, такое ощущение, что ему, смеху, было не вырваться из комнаты.
Снова закурил.
И снова мокротный кашель сдавил горло.
– Не придёт, – так казалось ему, ведь прошло уже пара дней.
А он как в трубу крематория выдыхал белёсый дым и ждал.
Синел рассвет.
Солнце прорвало горизонт и он лопнул алым маревом.
Вдруг пространство комнаты пронзил звонок.
Звонить было некому.
Углы комнаты ловили эхо.
Смазливо скошенные уголками вниз глаза, вштрихованные по ободку слюнявым карандашом, исподлобья высматривали скидочные изделия под заляпанным стеклом.
Словно графический робот, взгляд изрезая многозначные ценники, безучастно подпиливал разнообразие.
– Мне к этому кольцу подберите подходящее…
Она кокетливо показала платиновое массивное кольцо, будто сплетённое из пальцев, и вновь погрузилась в свои расчёты и наблюдения.
Казалось, ей что-то нужно экстравагантное, но не слишком дорогое, средних размеров, чтобы выглядеть эффектно и богато.
Рыжее или белое, возможно, довольно простое, но только на первый взгляд.
Нужен колорит, я ещё раз глянул на её шишкообразное кольцо и погрузился в размышления: не то – молодое и элегантно-полигамное, здесь явный деффект, а может, стоит попробовать вот это, мало пользующееся спросом, и почти антикварное, да, вариант.
