Бывали ли вы на грани?
В пограничном состоянии, когда будущее ваше неясно и изменчиво, а ветер метёт чувства, словно красные сердечки липовых листков?
Была весна, она величаво вплыла ручьями и растеклась по ухабам в поисках равновесия.
Я, помнится, в ещё зимней одёжке, взмок, и, истирая микрокапли пота, чесал под шапкой лоб.
Ничто не предвещало грозы, такой ранней и холодной, как душ при отключении горячей воды.
Курил, смешивая сигаретный кумар с испарением от несогретой землицы.
Летели птицы, они, словно нарисованные буковки, гладко строчили в зеленоватом небе.
Я вспоминал хохочущие метели, бритвенный ожог морозца, и настроение воспаряло почти к самому, что ни на есть, весеннему солнцу.
Лениво оглянувшись, я всегда лениво оглядываюсь, зевнул, как вдруг заметил шевеление в пышных кустах.
Кошка, подумалось тогда, и этот шорох не сомкнул надо мной ощущения опасности.
Я затянулся, вертолётиком бросил окурок и зашагал прочь.
Сзади плелась тень.
Чёрная, как негритянское веко.
Следы съедала грязь.
И вдруг я почувствовал, что тень остановилась и испуганно прижалась ко мне.
Беззвучно блеснуло лезвие ножа.
Оно покачивалось, как кораблик на волне, и приближалось с ухмылкой острия.
Я развернулся.
По кустам бежало жало солнца, и ни одного человека вокруг.
Нож плыл по воздуху, посвистывая и мерцая зеркальной плотью.
Ничего не понимаю – кто-то невидимый двигался по ухоженной тропинке, сжимая рукой перо.
Глаза округлились, но я почувствовал привкус «Дольче Габанны», услышал чей-то плевок в сторону и неосознанно дёрнулся с дорожки.
На секунду солнечный луч полоснул по глазам, я ослеп.
Я чувствовал, как нож с трудом, словно делая над собой усилие, пропорол куртку, прошмыгнул мимо рёбер и с колющей резкой болью проник в самое сердце.
От неожиданности я осел в придорожную стынь.
Дышать было тяжело, каждый вдох – это усилие, усилие, через которое нужно перешагнуть, чтобы жить.
Ещё чуть-чуть – и я потеряю сознание, но я слышал смешок, нож выскочил из моего тела и исчез.
Взор угасает, всё темнеет, контуры разжижаются, я не замечаю, как мимо проезжает машина, останавливается, как меня кладут на носилки.
И только слышу далёкий и незнакомый голос:
– Разряд… Это сердечный приступ…
Редкие выпады остроносого дождя, казалось, выжигали на лице полупрозрачную татуировку слёз.
Бултыхаясь в непогоде, словно пузырь, выдуваемый из мыла, повинующийся порывам безоглядного ветерка, разворачивающего и иссушивающего твою радужную оболочку, бредёшь в забытье.
Только не назад.
Там в холоде грейпфрутовых стен, горьких печальных, сдирающих наждачкой кожуру кожи, осталось то к чему нельзя прикасаться, моё мясо, моё тело.
Веря следам, ведь следы куда-то ведут, идёшь, не оглядываясь, но ветер надувает щёки силясь прорвать своим дышлом хрупкую невидимую плоть.
Люблю когда на тебя не смотрят, любопытно, раздирающе, и, раздевая, хватают за яблочко зада, будто срывая и откусывая плод из райского сада.
Невидим и свободен.
Солнце скукожило тучи, натянуло лазурный небосклон, хватаешь огниво руками, обжигаешься, как от сухого льда, и, словно сплющенный горячий беляшок перекидываешь с ладошки на ладошку.
А затем бросаешь лучиками навостре в лужу и та, отражая пламя, издыхает, испаряется и парком влажным вызывает летнюю лихорадку.
Только не назад, хотя действие наркоза уже заканчивается.
