Жизнь, которая словно навечно. Часть 2 - страница 2

– Да нет же! Мам, все в порядке?.. – Элеонора молчала, и девушка стала тревожиться и ругать себя за несдержанность. Она вывалила событие, словно кастрюлю с нагретым супом, на не готовую к нему голову.

– Все хорошо. Катерина, скажи мне, о какой свадьбе речь?

Собрав волю в постукивающий о трельяж кулак, Рудковски на выдохе протараторила:

– Мам, бабушка выходит замуж и очень хочет позвать вас на праздник.

В телефоне повисло молчание. Пять секунд. Десять. Пятнадцать.

– Боже, мама, скажи что-нибудь! Я же не позвонила тебе помолчать, – раздражалась девушка, не желая понять потрясения Элеоноры. То случилось не без причин.

Брак миссис Рудковски не приносит ей радости (хотя женщина пыжилась убедить всех в обратном). Дочь уехала неизвестно на сколько. И сейчас ее мать снова выходит замуж. Можно запросто сойти с ума, причем шаг этот будет оправданным.

– Ох, Катерина, мне надо подумать. Я позвоню тебе завтра, – ответила Элеонора, и не успела дочь возразить, как женщина уже скинула трубку.

Рудковски сидела нахмуренная, сбитая с толку. Мысль о том, что ей нужно пересказать разговор миссис Бристоль, не облегчала задачу. В конце концов, рассудив: «Верно, Агате сейчас не до этого», – Катерина решила дождаться утра, улизнуть на работу и таким образом избежать встречи с женщиной. К вечеру мама даст ей ответ, и тогда бабушка все узнает. Не сейчас – осознание это согревало Рудковски.

Но ни следующим вечером, ни через день Элеонора не перезвонила. Спустя неделю молчания Катерина не выдержала – давило нетерпение и вопросительные взгляды бабушки. Рудковски снова набрала номер и, сдерживая недовольство, приготовилась к бою.

– Алло, мама? – сдержанность улетучилась, едва ей ответили. – Я же просила перезвонить.

Однако трубку подняла не мама.

– Катерина, это я, – звучал знакомый бас.

– Пап? Привет! Вы говорили с мамой? Почему она не звонит? – Рудковски молилась о том, чтобы отец уже приготовил решение. Ей гораздо спокойнее смириться пусть даже с отказом, но не с неизвестностью.

– Катерина, не знаю, как и сказать…

Голос Джозефа звучал непривычно мягко, и в его паузах и осторожных выражениях девушка уследила неладное.

– В общем, у мамы случился инсульт, – с усилием выдавил мистер Рудковски и, заслышав возглас, поспешно добавил: – Но теперь все в порядке! Вернее, врачи говорят, что к маме может не вернуться память, но она жива и…

– Господи, – прошептала Катерина. Ее колотило так, словно тряслась комната. Трудно было стоять.

Ни мужчина, ни девушка не нарушали молчания. Тишина казалась им лучшим аккомпанементом для мыслемешалки. Лишь через пару минут Рудковски еле слышно сообщила отцу:

– Я приеду, как смогу.

– Не нужно. Мама в беспамятстве, она…

Джозеф прервался, и Катерина услышала всхлипы. Только не это. Если сдается опора-отец, откуда должна черпать силы его ветвь-дочь?

Через две недели приезд все же понадобился – Элеонора скончалась. Когда отец позвонил, чтобы сообщить новость, Рудковски отказалась верить несмелым словам. Ее просто дурят. Она приедет и своими глазами увидит: мама жива и по-прежнему жарит любимые сырники. Лишь за этим девушка и возвращается в Энгебург – повидаться с матерью и откушать ее заботу.

С Катериной ехала и Агата, и даже Голдман. Последний вызвался служить опорой для женщины. Как и дочь, миссис Бристоль была мертва, но с различием – морально, внутри. Снаружи она оставалась холодной, будто тюремный камень, при этом желая проследить за непредвиденной натурой внучки.