– Бабушка, прости меня. Прости, прости. – шептала девушка, не вытирая слёз.
Это было бесполезно. Слёзы текли, текли, текли. Спустя какое-то время Лена встала, пошла в ванную, умылась, заварила себе в бабушкином кофейнике кофе, налила в фарфоровую чашку, из каких они пили с бабушкой, и села в кресло. Она взяла в руки листок и прочитала:
«Еленочка, не сердись, душа моя. Я знаю, ты сейчас плакала, и пила кофе. Птенцов надо выпускать из гнезда, чтобы они научились летать самостоятельно. Не плачь, девочка, жизнь – это миг между рождением и смертью. Иногда этот миг длится очень долго и мучительно. Я никогда никому не рассказывала о себе. Но тебе хочу рассказать. Ты можешь прекратить читать и сжечь тетрадь. Моё желание ни к чему не обязывает тебя. На этой земле у меня было только два любимых человека. Ты и Тимур. Тимур ждёт меня там. Ты осталась здесь. Пока я жива, я всегда буду рядом. Я всё оставила тебе. На этой земле больше нет достойных. Надеюсь, ты меня не подведёшь. А если и подведёшь, то это твой выбор, и я не буду на тебя сердиться. Я люблю тебя, Еленочка. Ты единственная, кто держит меня на этой земле. Я знаю, что такое терять и постараюсь в ближайшие годы не огорчать тебя.
В бюро есть тетрадь. Это мой дневник. Я не записывала в хронологическом порядке события. Это не интересно. Я записывала чувства. Мы так мало говорим о чувствах, всё больше о делах. Мало кого интересует что ты чувствуешь, глядя в ночное небо на мерцающие звёзды. Скорее интересует где и кем ты работаешь и сколько получаешь, что ты нового купил и куда поедешь в отпуск. А что ты испытал от покупки или от предвкушения поездки никому не интересно. В наше время чувства стали неинтересны. Мы уходим и теряемся на просторах интернета, мы стыдимся нежности и участия, считая, что это делает нас слабее и уязвимее. Мы сейчас все сильные, гордые. И одинокие. Мы перестали писать стихи друг другу и дарить милые открытки. Это смешно, провинциально и глупо. Старомодно. Сертификат в какой-нибудь магазин намного практичнее. Нет, я не осуждаю никого, мы теперь в таком мире живём. Вот и я так и не нашла времени поговорить с тобой по душам. Я всё боялась, что ты сочтёшь меня старой выжившей из ума старухой. Я уехала в Грузию, чтобы лежать рядом с Тимуром. Я должна была уйти к нему тридцать лет назад. Я выполнила свою клятву перед Тимуром и больше меня ничто здесь не держало. Но потом родилась ты. Я осталась, чтобы вырастить тебя. Ты дала мне силы, ты дала мне любовь.
Почитай, если захочешь. Может быть тебе мои записи помогут разобраться, нет не в жизни, в чувствах. А потом сожги. Или сразу сожги, если тебе это не надо. Скорее, это было надо мне. Я люблю тебя, Еленочка. Бабушка Элеонора Багратионовна Орлянская».
Лена аккуратно сложила листок и положила его в книгу. Бабушка… Лена слышала её голос, пока читала письмо. Как же ей не хватает их вечерних чаепитий и бесед. Лена подошла к бюро, взяла из органайзера маленький ключик и открыла. Крышка откинулась и превратила бюро в стол. На нижней полке лежала обычная школьная тетрадь с клеёнчатой обложкой бордового цвета.
Лена вспомнила, когда бабушка собралась уехать в Грузию, она сказала:
– Я освобождаю для тебя квартиру. Она нужнее тебе, мне она уже не нужна. Я хочу быть ближе к Тимуру.
– А кто это, бабушка? – спросила Лена.
Бабушка грустно улыбнулась.
– Может быть, когда-нибудь я тебе расскажу. Вот приедешь ко мне в Грузию и расскажу.
