– Игорь!
– Знаю. У тебя на лице всё написано. И понимаю, сам был таким, этот мир притягивал меня, как магнит, я не мог ни одной ночи пропустить: волновался, скучал. Света! Не время. Потерпи.
– Я не поднималась больше недели! Сёстры забудут, как меня зовут! А сколько препаратов могла бы пронести!
– Ничего, успеешь. Там очень холодно, температура ниже нуля, палатка стоит на снегу, продувается насквозь, я едва засыпаю.
Она смотрела в сторону, не отвечая.
– И потом, я – твой боевой командир, начальник госпиталя.
– В каком звании, сэр? – улыбнулась Светлана.
Он хотел нахмуриться, но не выдержал, глянул мягко:
– Неважно. Важно, чтобы ты слушалась меня. Как только спустимся в предгорье, станет теплее, я тебя позову.
– Хорошо…
Вымученное «хорошо», но, по крайней мере, лучше, чем открытый бунт.
– Как мама? – спросил он внезапно.
– Спасибо, нормально. Она сейчас на даче. Ей нравится, когда – печка, дровами пахнет.
– Хочешь, навестим её в выходной? Я тебя отвезу.
Лицо Светы стало мягким, нежным: таким, как обычно.
– Конечно. Это чудесно…
Он поднимался к Адамару и радовался. Не чему-то конкретно, а просто тому, что – хорошо. В обоих мирах хорошо. Лагерь расположился вдоль устья реки, растянувшись огнями на большом расстоянии, походные палатки стояли вразброс; между ними, низко опустив головы, дремали лошади. Некоторые воины, укрывшись тёплыми одеялами, спали прямо в телегах. Могучей стеной возвышались вокруг горные хребты.
Внезапное чувство, холодное, острое, скользнуло по сердцу. Игорь не обернулся, продолжал идти, но что-то заставило напрячься, радость ушла, а вслед за тем внезапная боль пронзила спину и – толчок. Он упал, ощутил лицом холодность снега и не видел, как медленно растворился тот, кто мгновение назад прозрачной рукой слегка отвёл в сторону летящую стрелу.
«Лежи, лежи, – говорил себе Игорь, – пусть думает, что убил». Он сразу понял, что стреляли свои: в лагере тихо, часовые не били тревогу. «Так, что у меня есть? В карманах пусто, если он подойдёт, защищаться нечем. Неважно, пусть подходит…» Игорь вспотел от боли, плечо жгло огнём, но он тщательно прислушивался. Однако морозная ночь не донесла ни чьих-то шагов, ни осторожного дыхания. Спустя какое-то время он встал и пошёл к огням.
Шалиян испугалась, но под строгим взглядом врача тут же взяла себя в руки.
– Ломай стрелу, – приказал Игорь, сбрасывая с лежака одеяла и опускаясь лицом вниз.
Ей пришлось напрячься, а ему – вцепиться зубами в рукав, но умные пальцы Шалиян ловко и быстро обломили стрелу и уже снимали с доктора куртку.
– Мне повезло, что – плечо, – сказал он, повернув голову и пытаясь рассмотреть торчащий обломок. – Несколько сантиметров левее…
Она принесла лампы, окружила ими врача и быстро вымыла руки.
– Готова? Давай, Шалиян, не в первый раз.
Она легко потянула стрелу, и он едва не потерял сознание от боли.
– Не могу, – сказала девушка, – она не выходит.
Но Игорь уже понял: наконечник с заострёнными шипами, специально сделанный так, чтобы наносить широкую рану; при извлечении он сопротивляется и рвёт все окружающие ткани. Такой наконечник можно только вырезать, очень аккуратно действуя скальпелем и щипцами. Но с этим Шалиян не справиться.
– Наложи повязку, – сказал врач тихо, – я полежу.
Она сидела рядом, смотрела с состраданием, накрыла его тепло, а он старался не шевелиться; хотелось заснуть, перейти пространство и проснуться, как всегда: здоровым и бодрым, без этой омертвелости в плече. Но даже если не удастся уснуть до рассвета – не страшно, кровопотеря будет серьёзной, но не смертельной. Хотя, конечно, этот кусок железа надо вытащить как можно быстрее, а рану зашить. Это могла бы сделать Светлана, будь она здесь. И вдруг подумал: по какой иронии судьбы я не позволил ей сегодня подняться? А ведь она так хотела…
