Ольга Бельская и Леонид Сугробин учились на разных факультетах и в смутный период становления института время сессий и каникул у них не совпадали. Он сдал сессию и отвалил в турпоход, а она училась. Потом она заметила, что группа из похода вернулась, а Сугробин не объявился. Она говорила себе, что он для неё никто и злилась, что думала о нём. Он тоже не забывал о ней, но был поход, была необходимость съездить к брату в Горький. Родителей навестить не удалось, и от этого ему было неуютно. Но пока он ехал из Горького в Пермь, сумел написать Ивану Макаровичу длинное письмо со всеми подробностями прошедшего отрезка жизни и успокоился. Вернувшись в институт, Леонид первым делом нашёл Бельскую и, не позволяя ей рассердиться, объявил, что через три дня ему исполняется двадцать лет.
– Так! – сказала Оля. – В общагу к вам я не пойду. На ресторан денег у тебя нет. Какие у нас ещё варианты?
Сугробину было грустно, грустно.
– Не грусти. Придёшь ко мне, и будем пить чай с пирожными.
– Отлично, Олинька, – сказал Сугробин и пришёл к Оле с тремя розами и бутылкой шампанского.
Весной в середине мая брат Сугробина, Валентин Иванович, следуя со своей партией через Пермь на Северный Урал со штаб – квартирой в Верхотурье,33 пригласил телеграммой Леонида встретиться на вокзале. На станции Пермь П поезд стоял полчаса. Лёня встретил брата на перроне с фотоаппаратом. Фотик был неразрывен с Леонидом везде и отмечал все события его жизни. Портативный, с убирающимся объективом, он без футляра легко и незаметно ложился в карман пиджака. Но на перроне какой-то железнодорожный чин велел убрать фотик и не снимать. Тогда братья занялись другим делом. На перроне от ресторана стояли столики с борщами и прочим, чтобы пассажиры с поездов могли основательно подкрепиться. Тут же можно было заказать и водочки. Старший брат заказал по сто пятьдесят и по бифштексу. Когда приели бифштекс, попросил повторить водочку. Поезд шёл по горнозаводской линии и впереди была станция Пермь 1. «Поедем до Пермь 1», – пригласил старший младшего в вагон. На станции Пермь 1 поезд стоял ещё десять минут, за которые братья успели сбегать в буфет и опрокинуть ещё по соточке. Было совсем весело, и Лёнька решил ехать до Мотовилихи. Там поезд стоял всего две минуты и старший, выпрыгнув для прощания на насыпь без перрона, едва залез обратно. «Нацеливай на жизнь в Горьком!», – крикнул он из дверей на прощанье. «В Горький!?» – пробормотал Лёнька, – мне бы до общаги суметь добраться.
Лёнька стоял на углу возле дома Эммы и обнимался со столбом, когда Эмма его и заприметила.
– Мальчик мой! Где же и по какому случаю, – отрывая его от столба, спрашивала Эмма.
– Бра… та в..стре..чал и п… проводил. Я..я его лю..у..блю. И тебя лю..у..у..блю.
– Пойдём, мой мальчик, сейчас в ванну тебя уложу, отмокнешь. Хорошо, что я во время тебя перехватила.
И Ленька, отпустив столб, ухватился за Эмму, и ему было хорошо в её ласковых руках.
Анатоль Клещёв сдал весеннюю сесию и захандрил. «Натура у тебя хандровая, вот и хандришь», – говорил ему Лёнька, пытаясь вытащить приятеля из дома, где он засел с трёх литровой банкой разливного пива. – Пойдём со мной на боксёрскую тренировку, тебе морду немного почистят и настроение от злости поднимется.
– У тебя под глазом ещё желтизна не прошла. Таким красавчиком две недели ходил, – вяло отбивался Анатоль. – А моя хандра оттого, что я личность. И эту личность власти институтские собираются ломать. Слышал слухи, что вместо каникул наш курс на строительство лабораторного корпуса собираются поставить. Я за три года после школы ни разу и не отдохнул, как положено по конституции. А в конституции написано – всем трудящимся ежегодный оплачиваемый отпуск.
