Жизнь, придуманная ею самой - страница 15

Мой французский, конечно, оставлял желать лучшего, но писала душой, а не ручкой с чернилами, потому мадам Грендель поняла.

Она сообщила, что Жежен, к счастью (!), снова заболел и его уложили в госпиталь в тылу. Удивительно, но мы обе радовались тому, что у Поля слабое здоровье.

Поль заболел бронхитом, и его, подержав в госпитале, отпустили домой подлечиться. Виват бронхиту, который приходит вовремя!

Следующей оказалась анемия, потом хронический аппендицит, мигрень, упадок сил. Конечно, это больно, но ведь не в окопе же.

Почти до конца года Поль оставался в госпиталях, верная мама была рядом. Она просиживала сутками у его постели, приносила книги и письма, конечно, мои. Думаю, частота, с которой я писала, произвела на нее впечатление. А еще бесконечные разговоры обожаемого Жежена о русской девушке, которая его так любит.

Мадам Грендель значила в семье много, но главным все же был Клеман Грендель. Отец Поля тоже оказался призван, но его отправили на интендантскую службу. На него наши с Полем клятвы в любви впечатления не производили, мсье был раздосадован войной, болезнями сына, своим отсутствием в конторе и снижением торговой активности. Кругом одни неприятности и убытки, о какой любви могла идти речь?!

У меня дома не лучше.

К концу года, когда Поля выписали из очередного госпиталя и снова появилась угроза отправки на фронт, я поняла, что больше так не могу, я должна быть рядом со своим любимым, я, как мать, неспособна переживать за него издали. Мой любимый мальчик, мое дитя… Я стала называть Поля именно так. Я писала ласковые письма самому Полю, называя его Эженом-Полем, чтобы не вызвать нарекания со стороны матери, а потом стала писать не менее проникновенные и самой мадам Грендель, подписываясь «русская девочка Гала». В каждом письме матери Поля звучало: я не конкурентка, мы с вами обе болеем за Жежена, обе хотим защитить его, обе его любим. И он любит нас обеих.

Мадам, кажется, удалось убедить, но мсье оставался непоколебим: война не время для разговоров о любви.

У нас дома считали так же: идет война, без конца твердить о своей любви к далекому французу непатриотично, в конце концов! Нельзя же думать только о себе, о своих чувствах.

И наступил момент, когда я поняла, что больше не могу. Голова раскалывалась от беспокойства, лихорадило от дурных предчувствий, ни на чем не удавалось сосредоточиться и даже нормально заснуть.

Когда из Парижа пришло сообщение, что выписанный из госпиталя Поль умудрился вывихнуть колено и ходит на костылях, я поняла, что должна ехать.

– Куда?!

Меня изумило мамино непонимание.

– Конечно, в Париж.

– Елена, идет война. – Голос мамы непривычно звенел металлом, но меня это не смутило, мысленно я уже была далеко.

– Какое мне дело до войны?

– А если твоего Поля отправят на фронт? Если он вообще погибнет?

За один такой вопрос я могла возненавидеть кого угодно!

Жизнь не могла быть столь несправедливой, Бог милостив, он всегда защитит влюбленных. Я твердо верила, что моя любовь поможет Полю избежать участи стать жертвой этой страшной бойни.

– Тебе не дадут разрешения на выезд, для этого требуется масса документов и повод, наконец. Во время войны никто не путешествует по миру просто так, чтобы развеяться. Тем более прямого сообщения с Парижем уже давно нет, а между нами территории вражеских стран.

Я и без маминого экскурса в географию помнила об этом, но оставаться в Москве, когда Поль так далеко, была просто не в состоянии.