–Сука! – орет он. – Везет только идиотам. Тебе все, а… Ладно. Все равно тебе меня не понять. Иди! Лучше сама она тебе скажет, кто у тебя родился. Иди! Она тебя ждет. Я все договорился. Подойдешь, тебя там врач будет ждать. Проведет тебя к ней. Хотя это и запрещено, но для тебя сделали исключение. Что сидишь! Иди, вываливайся из кабины!
Почти бегу. А куда это я бегу собственно? Мозг мой вообще перестал что-либо соображать. Но продолжаю трусить по этой дорожке, куда меня привело к приемной. Там меня уже ждал врач. Вырос, как явление Христа, в белом халате, с моих лет, с грустным лицом и заметной бородавкой, у правого хобота носа, мужчина.
– Вы, Василий? – обращается он. – Идем. На – ка. Накинь на себя халат.
Я машинально набрасываю его на плечи, иду, и почему-то трясусь. Не могу понять, почему. Мне с одной стороны, неловко. Ну, кто я для нее? Муж, не муж. Любовник? Да какой я ей любовник? У меня даже к ней, никаких чувств нет. Объяснение я не нахожу, как сформулировать это мое поведение?
–Десять минут,– говорит он, перед какой-то дверью. – Всего десять минут. Сейчас принесут новорожденного. Сам узнаешь, папаша, кто у тебя родился. – И с этими словами он меня чуть не силой толкает в дверь.
К моим взорам открывается маленькая комнатенка. Видимо, это ее одиночная палата, как мне Задорнов по дороге долго хвастался, что он добился для нее отдельное место. Да. У нее деревянная кровать. Довольно даже ничего, для сельской больницы,– отмечаю я, и вижу бледную в нем Настю. Глаза у нее выплаканные.
– Вася,– старается улыбнуться мне она. – Я не ждала…
–Здравствуй, Настя,– одеревенелыми губами шепчу я, не в силах тронуться с места. Я, как оказался в этой ее палате, так и остался стоять у двери.
– Сейчас ребеночка вынесут… – И замолчала. Хотела, видимо, сказать, нашего, но осеклась.
– Можно, Настя, подойти к тебе?
– Я не могу встать. Сейчас не могу. Разрыв у меня большой. Зашили.
У меня от ее слов подкосились ноги. Я, грешно сказать, упал на колени и разрыдался.
–Кому отдать? – смеется сестра, показавшись в дверях с ребенком. – Папе? Или…
– Папе, ему,– тихо говорит Настя. – Вася, прими сына, пожалуйста…
Откровенно сказать, мне стыдно, нет сил, взять в руку ребенка.
– Встаньте. Ну что вы так? – смеется радостно сестра, еще не понимая причину моего нехотения. – Как же вы так? У папаши от радости ноги отказали. Расскажу, не поверят.
Сестра уходит, сунув мне ребенка, мы остаемся: втроем. Мой, сказать язык не поворачивается, сын, который тихо посапывает на моей руке; Настя, которая будто обмерла, вся сжалась в комок, ожидая, что же дальше будет. А я, все еще стою на колени.
Фантазия! Я даже свою девочку только на второй день увидел, и то, как разглядишь ее с третьего этажа, когда жена моя поднесла ее к окну. А тут, я сам себя не понимаю. Солнечные блики уходящего дня слепят мои глаза, и, видимо, я так интересно выглядел в глазах Насти, она, прижала ладонь к губам, фыркнула, засмеявшись.
–Что такое, Настя? – вздрагиваю я от ее неожиданного смеха.
– Ты сейчас глупо выглядишь, растерян.
– Я что каждый день,– перевзмок я все же, заставил себе говорить,– сына на руки принимаю? – Встал с колен, подал ей ребенка. – Покорми его. Губами шевелит. Да и пойду я. Задорнов заждался меня, наверное.
–Побудь еще, а? Хотела тебе сказать, – Настя на миг замолчала, проглотила обиду в себе, этот быстрый мой поспешный собирающий уход. – Я его назову Ильей. Илья пророк, это как-то божественно. Хотела сначала как твоего отца имя. Но имя – Матвей. Не то. Отказалась. Илья, это прапрадедушки имя – двадцать лет царю батюшке он служил, солдатом. Мама, тоже хочет это имя ему дать.
