Жизнь русского обывателя. От дворца до острога - страница 68

) да командных слов, чем забиваться в книжную гниль, от которой голова молодого человека наполняется только вольтерьянскими идеями. Из этого не надо заключать, что в наших войсках не имелось тогда достаточного числа многосторонне образованных офицеров; они, к несчастью, водились только в гвардии, в штабах и частию в кавалерийских полках: для армейской пехоты оставалось их очень немного» (179; 32–33).

Вольноопределяющийся пехотного полка. 1881–1907 гг.

Торнау вторит А. Н. Вульф, учившийся в Дерптском университете, одновременно с Торнау он служил в тех же Дунайских княжествах: «День ото дня привыкаю к образу жизни нашей военной молодежи, – записывает он в дневнике, – становлюсь ленивее, – совершенно ничего не делав, могу проводить дни. Написав несколько строк моего дневника, кажется, я уже кончил мое дневное занятие: я ухожу шататься от одного к другому офицеру или засыпаю… Я жил эти дни у Рославлева, а провел их, исключая того, что с ним прочитал одну часть французского перевода Вальтера Скотта «Истории Наполеона»… в гулянии по улицам и игре в свайку; эта игра вот уже с неделю занимает нашу празднолюбивую молодежь… «Все обстоит благополучно, нового ничего нет!» – могу я рапортовать, как вахмистр эскадронному командиру, о моих обстоятельствах; те же занятия, то есть никакие, и та же скука, разведенная нуждою… Жизнь моя теперь, разумеется, очень пуста, скучна и однообразна; к счастью, попалось мне в руки несколько романов Вальтера Скотта, а именно «Пират» и «Певриль». Между сном и едою я убиваю дни чтением оных, купанием, иногда учениями, а более курением табака и взаимными посещениями сослуживцев, которые теперь обыкновенно заняты игрой: проигрывают жалованье…» (45; 180). Служивший спустя несколько десятков лет на Кавказе А. А. Брусилов также вспоминал: «Мы не блистали ни военными знаниями, ни любовью к чтению, самообразованием не занимались, и исключений среди нас в этом отношении было немного, хотя Кавказская война привлекала на Кавказ немало людей с большим образованием и талантами. Замечалась резкая черта между малообразованными офицерами и, наоборот, попадавшими в их среду людьми высокого образования» (21; 18). Но не только кавказские офицеры отличались нелюбовью к просвещению. Военный министр А. Ф. Редигер, вспоминая свое детство в Выборге, писал: «Я не помню, чтобы в немецком или шведском обществе видел русского офицера. Первейшей и наиболее безобидной причиной такого отчуждения являлось то, что большинство офицеров не владело ни немецким, ни тем более шведским языком; затем общество офицеров считалось не особенно благовоспитанным, что в то время (начало 1860-х гг. – Л. Б.), пожалуй, было довольно справедливо» (149; I, 24). Офицерскую службу Редигер начал в 1872 г. в лейб-гвардии Семеновском полку, где «была довольно большая библиотека, но имевшимися в ней хорошими книгами офицерство не пользовалось, а вновь выписывались только лишь разные романы. Следуя общему течению, и я тоже читал лишь разные романы, преимущественно переводные, вроде Габорио и Понсон дю Терайля. С русскими классиками я стал знакомиться лишь много позднее, приобретая постепенно их сочинения» (149; I, 63–64).

Радикальные перемены в военном образовании во второй половине XIX в. должны были повлиять на профессиональную подготовку и воспитание офицерства. Но… значительная часть этих заведений состояла не из военных, а из юнкерских училищ, куда принимались выпускники прогимназий с четырехклассным курсом. Правда, военные училища были двухгодичные, а юнкерские – трехгодичные. «Но в этот один год юнкерских училищ, разумеется, нельзя было сделать того же, что делалось в средне-учебных заведениях в 7–8 лет. Таким образом, общее образование у молодых людей, кончивших юнкерские училища, было много ниже, чем у прошедших военные училища, а объем военных сведений был также меньший.