Каждый очередной военный конфликт между нами происходил по одной и той же схеме: Руна, перехватив мой гневный взгляд, не отрывая своих карих глаз от моей красной напряжённой рожи, оформляла знакомую до зубовного скрежета стойку, оттопырив хвостатый копчик. Либо ровно посередине между пелёнками (иногда даже раздвигая их как бы случайно задними лапами), либо рядом с пелёнкой – на самом её краешке. Приверженцы позитивного подкрепления советуют бурно хвалить щенка в то время, когда он делает что-то, что вам нужно, буквально аплодисментами. И вот, я замечаю, что Руна заходит на пелёнку, и начинает по ней характерно топтаться. Я замираю на одном месте, не опуская приподнятой ноги для следующего шага. Да я даже дышать перестала. Она крутится, и я понимаю – это тот самый момент, о котором я до этого никогда не знала – момент для позитивного подкрепления. И я захожусь в восторженных воплях! Что б вы понимали, ни один театр не слышал таких громогласных оваций, как эта собака в тот момент. Я прыгала, хлопала в ладоши, смеялась и радовалась как пациент дурдома (выглядело жутковато). А эта падла, смотря на меня, продолжала топтаться на пелёнке, а потом села так, что все четыре лапы остались на пелёнке, а жопа свисала за её пределами. Моя улыбка медленно сползала с моего лица под аккомпанемент чего-то очень неприятного на вид, слух и нюх. Как вы уже поняли она ВСЕГДА делала это мимо. И всегда в это время внимательно отслеживала динамику изменений цветовой гаммы моего лица. Порой казалось, что длина её кишечника превышает допустимые пределы, даже для двухметрового человека. Словно внутри этой собаки не было ни сердца, ни печени, ни лёгких – только один большой мешок с какашками. Говно, а не собака. Говнособака.
Больше всего меня бесило, когда она ссала в квартире. Мой паркет не предназначен для такого количества перманентных увлажнений. Стыки начали вспухать достаточно для того, чтобы я, вечно босая в своём доме, ощущала каждое новое изменение ступнями. И это приводило меня в отчаяние. Моя идеальная жизнь рушилась на глазах, все усилия накрывались чем-то огромным, женским и нецензурным.
Мне казалось, что я перепробовала всё: уговоры, мольбы, крики, угрозы, лакомства, похвалу. И когда я в очередной раз поскользнулась на луже мочи, во мне сломалось то самое, со звоном. Я схватила тряпку и, отчаянно ругаясь, отхлестала её по жопе. Руна была в шоке. Я была в шоке. Шлёпала я её не со всей силы, но от всей души, и было очевидно, что собака обиделась.
Прогресса было не видать, как сочувствия от налогового инспектора на выездной камеральной проверке. Мы по-прежнему с одинаковым удовольствием использовали в качестве туалета как кусты на улице, так и мамин чистый паркет, подтираясь остатками моих нервных клеток. Мы ежедневно порционно получали звиздюлей, но от идеи мстить за каждый шлепок ссаными тряпками по жопе упрямо не отказывались. Я истерила, рыдала, материлась, обкладывала всю квартиру пелёнками, и всё это – не отрываясь от постоянного мытья полов.
Этот ад, казалось, никогда не кончится.
Моя психика начала натурально сдавать. Я всё чаще закипала по мелочам, злилась на всех вокруг, ругалась, не сдерживая и не желая сдерживать свой гнев. Я поняла, что мне нужен специалист, когда стоя посередине торгового центра по телефону накричала на папу из-за какого-то пустяка.
