Но как различны их плоды! Бузони подарил нам «Турандот» и «Арлекина» – два восхитительных золотых яблока, чистый блеск которых будет сиять еще долго после его смерти. Благороднейшее блюдо для гурманов культуры. Плоды, которые дали Фрателлини, – сочные красные яблоки крестьянского сада; на момент освежающее блюдо, быстро поглощаемое и быстро забываемое.
Очень жаль, что маэстро Бузони не имел случая увидеть Фрателлини; он с наслаждением вкусил бы от их терпкого плода.
* * *
Фрателлини – клоуны – и только клоуны. Я даже сомневаюсь, чтобы они когда-нибудь слышали о commedia dell’arte. Они никогда не соприкасались с подобными вопросами, более того, случай захотел, чтобы они, с самых пеленок неразрывно связанные с цирком, никогда не выступали в своей родной Италии. И все же они – наследники commedia dell’arte, они наполнили ее духом современности и Европы. Содержание их сцен (а они длятся час, иногда и более) выражается главным образом в пантомиме; разговорные сцены они проводят на языке той страны, в которой они выступают. Эти сцены обнаруживают такую чистоту стиля, которую мы в наше время не найдем нигде – ни в драме, ни в опере, ни в балете, и уж конечно, ни в фильме; исключение могут, пожалуй, составить лишь танцы андалузских цыганок.
Эта поразительная чистота стиля основывается главным образом на совершенстве техники и особенно на изумительном подчинении всех нервов и мускулов служению свободным и действительно переживаемым движениям и ощущениям. Фрателлини владеют своим телом как инструментом. Они наездники, акробаты, танцоры, партерные гимнасты, музыканты, борцы, прыгуны; они владеют всеми жанрами цирка. Это дает им возможность быть лучшими клоунами мира. К тому же они обладают редким даром gentillesse – естественной, свежей любезности, они умеют одним жестом, одним словом, одним ударом в турецкий барабан создавать связь с публикой.
Хороший клоун дает карикатуру на человека, но надо быть очень опытным художником, чтобы быть действительно хорошим карикатуристом. Фрателлини делают еще больше: они пародируют самих себя, они играют своим остроумием, как Дионисий[9] своей головой. Они никогда не ходят прямо, всегда под углом к своей идее – как конь на шахматной доске; они переворачивают логику; невозможное они делают осязаемой действительностью.
Фрателлини покоряют публику моментально – в Москве и в Париже, в Берлине и в Мадриде, в Стокгольме и в Лондоне. Их сцены одинаковы повсюду, но все же в них всегда есть неуловимое различие. Они приносят на арену только общие контуры. Лишь на самой арене вырастает импровизационная комедия, которая и создает непосредственную связь с публикой. Это самое удивительное взаимодействие, которое я когда-либо видел. Клоуны и публика являются и медиумами, и гипнотизерами одновременно. Это происходит одинаково бессознательно у обеих сторон. Фрателлини с сомнамбулистической уверенностью чувствуют, что одни нюансы сегодняшней публикой приняты не будут, а другие произведут особенно сильное воздействие. Они подают зрителю свое основное блюдо, но сдабривают его такими приправами, которые придутся особенно по вкусу сегодняшней публике.
Это кажется абсурдом, ведь публика состоит всегда из самых разнообразных элементов. Человек, сидящий на скамейке рядом со мной, не имеет никаких интересов, соприкасающихся с моими, а я не имею ни малейшего представления о душе дамы, которая сидит там в ложе. Все это так, и все же Фрателлини с наивной уверенностью ребенка находят тон, созвучный каждой душе.
