Жизнь трех клоунов. Воспоминания трио Фрателлини, записанные Пьером Мариелем - страница 5

Люди сидят в амфитеатре – все эти люди когда-то были детьми. И Фрателлини – сами дети – умеют на час обратить всех снова в детей, играть с ними, как играют с детьми, и сломанное петушиное перо становится тогда предводителем индейцев, а мусорное ведро – стреляющей пушкой. Я вижу в клоунах совершенно иное, чем то, что представляется моему соседу, и каждый из нас переживает это по-своему. Но есть для нас нечто общее – это фантастика детской игры, бессознательно превращающаяся в действительность.

Это сказочный мир для одного, страшный гротеск для другого. Из самого простого, из повседневной обыденности вырастает дикая фантастика. Вот, например, сцена фотографирования: Альбера хотят сфотографировать, Франсуа устанавливает аппарат, Поль рядом с ним приготовляет магний: это делается медленно, с постоянными перерывами и задержками; вдруг загорается магний, взрыв – и бедный Поль взлетает в воздух. Взорванный, он исчезает в дыму. Оба оставшихся брата в ужасе; и вот начинается дождь: падает рука, нога, голова, наконец туловище. Они собирают брата по кускам, складывают все на носилки. Начинается траурная процессия с воем и причитаниями. И вдруг мертвый, разорванный Поль оказывается среди них и, причитая больше всех, идет за своим собственным трупом.

Это лишь одна из сцен, а их ведь больше сотни. К тому же еще – пародийные танцы, музыкальные безделушки, всевозможные гротески и интермедии. В них чувствуется иногда чисто шекспировский тон, иногда они напоминают Андреаса Грифиуса[10] или Сервантеса, а иногда, довольно редко, и Мольера. Но в какой-то момент это снова Чарли Чаплин, Литтл Тич[11] и Билли Сандей[12].

И все же постоянно в их игре проходит какая-то гофмановская нить: фигуры в стиле барокко из «Сеньора Формика» и «Принцессы Брамбиллы»[13] в тысяче разнообразных воплощений – то в приятной грациозности, то в ночном кошмаре, то в неуклюжей мужицкой хитрости, то в шутовской фантазии. Пульчинелла и Панталоне, Арлекин и Фракассо, Скарамуш и Бригелла[14] вновь оживают в них, но подчас в них оживают Петрушка и Касперль[15], Санчо Панса и Дон-Кихот.

Это сommedia dell‘arte, но такая, как она представлялась Э.Т.А. Гофману или, по крайней мере, такая, какой она представлялась бы ему в наши дни.

Три Фрателлини являются совершенством в своей области. Фильм, граммофон и радио в поразительно короткий срок привели во всем мире истинное искусство, в особенности изобразительное, к ужасному падению. Поэтому мы должны быть бесконечно благодарны, когда в каком-нибудь уголке находим немного настоящего, выдержанного, стильного искусства. Очень характерно для нашего времени, что для этого мы должны пойти в цирк и смотреть там трех клоунов!

Г. Г. Эверс

1924 г.

Я не хочу применять к клоунам известное сравнение с альбатросом, таким величественным в облаках и таким жалким, беспомощным на палубе корабля; их жизнь гораздо проще.

Разумеется, переживания, радости и горести Фрателлини значительно богаче переживаний среднего человека, но мы не должны забывать, что они артисты и к тому же итальянцы.

То, что можно сказать об их частной жизни, неприменимо к большинству клоунов. Прошлое Фрателлини, до того как они после заключения мира надолго осели на Монмартре, резко отличается от теперешнего их образа жизни.

Что было раньше? Они были похожи на всех скитающихся по белу свету. Бесконечные странствия по железным и проселочным дорогам, неопрятное однообразие комнат отеля, вернее, дешевых постоялых дворов, неведомое завтра, забытое вчера. Это было существование на грани нормальной жизни. Это была дикая скачка, напоминавшая фаустовскую скачку на шабаше. Цель – обманчивая иллюзия, поощряемая дьяволом жажда славы, любовь к неизвестному, неизведанному, выражаясь словами Виктора Гюго.