она высокомерно и презрительно отвернётся. А тебе это надо? Ещё не отойдя от дрёмы, Роман
пытается вспомнить, что, кажется, уже когда-то видел её. Нет, точней даже не так. Вот такой, какая
она есть, он её не видел. Но она ему знакома. Были уже когда-то эти жесты, поворот головы. Все
эти, как будто знакомые туманные детальки, похожи на мягкое, неотчётливое касание к
поверхности памяти. Вот задела, тронула память какая-то из них, вспыхнула на поверхности
разрастающаяся пружина кругов, но ничего не обнажилось, не всплыло. Успокоилась память,
73
растаяли круги, а потом снова пошли уже от чего-то другого или даже от того же самого. Ждёшь:
вот-вот что-то возникнет, вспомнится, а не выходит.
Троллейбус притормаживает, скользнув всей своей толстой тушей чуть вбок на прикатанной
остановке, и тут Роман с каким-то удивлённым страхом чувствует, что стойка, за которую он и
девушка держатся, уходит в пустоту и они куда-то улетают… Мгновенно окончательно очнувшись,
он ищет что-нибудь поосновательней и хватается второй рукой за …настоящую стойку. А то, за что
он держался вначале, – это лишь трубка от гардины, которую везёт девушка! Оказывается,
неловкость и конфуз тоже могут быть беспредельными. Держась за настоящую опору, Роман стоит,
огорчённо покачивая головой; от неловкости, кажется, покраснела и спина. Хорош, однако, он был
со своим независимым видом! Девушка же от смеха едва не складывается вдвое. Но как она
смеётся! Смех девушки проникает в душу и отдаётся в ней так, будто, где-то в глубине её, он уже
хранится. Роман ещё раз смотрит на незнакомку и снова понимает странное: она незнакома, но он
её знает… Да тут впору ещё раз улететь… Хочется даже протрясти свою сонную, чумную голову,
чтобы освободиться от этой раздвоенности и чертовщины.
Но вот уже и остановка. На выходе девушка мешкает с неудобной ношей, которая длиннее
двери. Роман, взявшись помочь, теперь уже и вовсе забирает трубку.
– Вы извините меня за мой дурацкий смех, – говорит она на остановке, – но это же правда
смешно.
– Вам куда? Туда или сюда? – специально не реагируя на её извинение, спрашивает он,
показывая в разные стороны.
– Туда, – кивает она в другую сторону от общежития.
– Нам по дороге, я провожу.
– Проводите, – соглашается она, – честно сказать, боюсь ходить одна. Задержалась у подруги.
Болтаюсь с этой трубкой по всему городу, как ненормальная.
– А зачем она вам?
– Чтобы папу моего спасти.
– Трубкой?!
– Ну да. От мамы спасти. Он у нас инженер, изобретатель. Ему в голову пришла какая-то идея,
а он человек азартный: посидел, посмотрел по сторонам, потом сбросил штору, снял трубку и
распилил её на куски. А теперь мама пилит его уже целую неделю. У подруги нашлась одна такая
лишняя, вот я и ездила за ней после работы. Да заболтались немного.
Без волнения, конечно же, не обходится ни одно знакомство. Обычно это волнение-азарт,
волнение от предощущения удачи или провала. Но тут оно с каким-то иным, более тонким, словно
душевным привкусом. Уж не примета ли это его главного знакомства? Не даёт покоя ощущение
знакомости её взгляда. И ещё голос. Она чуть-чуть картавит и это тоже кажется знакомым. Хотя…
Хотя на самом-то деле у него, вроде бы, не было ещё ни одной девушки или женщины с
картавинкой. Этот странный момент полуузнавания вызывает даже невольную улыбку – ну прямо
как в кино или в книжке, когда встретившиеся говорят: кажется, мы знакомы с тобой уже тысячу
