лет. Но ведь тут-то так оно и есть. Ведь тут-то какая-то совершенно очевидная реальность…
– Как вас звать? – спрашивает Роман.
– Ирина, – отвечает она.
И в имени её слышится узнавание. Ирин-то у него, наверное, уже с десяток, но почему-то
именно ей это имя подходит больше всех. Однако думать уже некогда.
– Мы уже пришли, – сообщает девушка, когда они сворачивают во двор, – а вас как зовут?
– А меня… – отвечает он и не успевает досказать даже так мало.
– Ну, Ирэн, ты совсем совесть потеряла! – строго выговаривает ей статная дородная женщина в
расстёгнутом пальто, шагнувшая навстречу от ближайшего подъезда. – Почему так поздно?
Ирэн?! И всё! Водоворотом разверзаются, расступаются воды памяти. Ирэн! Голубика! Да как
же не догадался он в глаза-то ей внимательней взглянуть?! Роман стоит, ослеплённый памятью, а
в голове, как в калейдоскопе, – одна картина за другой: Пылёвка, детство, солнечная веранда
Макаровых, велосипед, шелушащиеся от загара ноги, тёплая вода Онона, тальниковый берег и
Голубика – эта хрупкая фарфоровая девочка с синими-пресиними глазам, двоюродная сестра
Серёги, забавно не выговаривающая букву «р». Помнятся ещё свои детские отчаянные страдания,
помнится, что маму её зовут Тамара Максимовна. В доме Макаровых тогда лишь дядю Володю
звали по имени, а всех женщин – по имени отчеству: Надежда Максимовна, Тамара Максимовна, а
уж Ирина была Ирэн или Голубика. А букву «р» она так до сих пор и не выговаривает, но эта
картавость придаёт ей особый шарм. Всё это надо как-то за одно мгновение пережить и не
задохнуться.
– Мы уж с отцом переволновались, – продолжает такая знакомая-презнакомая, кажется, почти
не изменившаяся Тамара Максимовна. – Я уже третий раз выхожу. А это кто?
Чтобы не пугать её, Роман намеренно выходит в свет, падающий из подъезда – всё равно она
его не узнает. Ирэн теряется, пытаясь придумать, как назвать человека, с которым подошла.
– Меня зовут Роман, – с каким-то страхом, словно саморазоблачаясь, называется он теперь уже
74
сразу обеим.
Ирэн, словно примеривая к нему это имя, смотрит с интересом и улыбкой. Роман же и вовсе
пожирает её взглядом – нет, пожалуй, на улице он никогда бы её не узнал. Она так сильно
изменилась. Узнал, если б только увидел глаза. Но в свете фонаря у подъезда он не видит их и
сейчас.
– Постой-постой, – вдруг уже с ласковыми нотками и с каким-то подозрением произносит
Тамара Максимовна, – а не тот ли это молодой человек, которого ты всё скрываешь от нас?
– Да, мама, это он, – вдруг со смехом подтверждает Ирэн.
– Ну-ну, значит, попался всё-таки, голубчик, – говорит Тамара Максимовна и вовсе
оторопевшему Роману, хотя по её тону понятно, что провинность того, за кого его принимают, не
столь и велика. – Ну ладно, – продолжает она, взглянув на свою голую ногу в комнатном тапочке, –
я ведь совсем околела, пойдёмте в дом.
Роман идёт за ними как привязанный. И по пути в квартиру он не успевает собраться с
мыслями, потому что дверь оказывается тут же, на первом этаже.
– Ну, ты меня спасла, – принимая трубку из рук Романа, говорит Ирине в прихожей её отец. – А
что? Нормальная, хорошая трубка.
– Ну-ну, – теперь уже намеренно строго выговаривает ему Тамара Максимовна, – ещё возьми
да эту испили.
Отец тут же, без всяких вопросов протягивает руку Роману:
– Иван Степанович.
Всё ещё немой нечаянный гость лишь кивает головой. А вот отца Ирэн он никогда не встречал –
