какого-нибудь винца, которое сейчас было бы кстати, чтобы чуть расслабиться. Но о вине никто
даже не вспоминает. Кажется, в этой семье культ трезвости. В их квартире вообще какая-то особая
атмосфера. С самого начала от очень приятного, свежего чуть ли не до скрипа запаха хвои,
Романа не покидает ощущение, что у них где-то тут рядом спрятана новогодняя ёлка. Не
удержавшись, он спрашивает об этом необычном аромате.
– Так мы же Лесниковы, – смеясь, отвечает Голубика, – у нас полагается лесом пахнуть.
– Как Лесниковы? – не поняв, переспрашивает Роман.
– Хорош жених, – с усмешкой замечает Ирэн, будто выгораживая его, – он мою фамилию не
помнит.
– А-а… – сконфуженно бормочет Роман, – фамилия…
Оказывается, их фамилию он не знал никогда. Иван Степанович, с приятным недоумением
услышавший слово «жених», приходит на выручку, пояснив, что всё это выдумки дочери, которая
обожает запах хвои. Сам он установил на окне кондиционер собственного изобретения, чтобы в
квартире был постоянно свежий воздух, а она пристроила к нему какую-то хитрушку с хвойным
экстрактом. Сами-то они, привыкнув, уже не чувствуют необычной атмосферы в квартире, но все,
кто бывает в гостях, удивляются.
– А вас, значит, Романом зовут, – говорит Тамара Максимовна, всё так же пристально
приглядываясь к гостю. – Ох уж эта Ирэн! Тоже мне конспиратор… Даже это утаила. А я, как сыщик,
испытывала её. Назову, бывало, вроде как невзначай какое-нибудь имя и смотрю, не дрогнет ли
что у неё в лице.
– Ты так делала? – рассмеявшись, спрашивает Голубика. – Вот это класс! А я и не замечала.
– Я уж даже всех Эдуардов и Виталиев перебрала, – тоже добродушно смеясь над собой,
продолжает Тамара Максимовна, выдавая свой приём, который теперь, как ей кажется уже не
76
понадобится, – только почему-то до Романа не додумалась. А ведь обыкновенное, только, к
сожалению, несколько забытое русское имя. Вы ведь русский, да?
Романа удивляет акцентированная пристрастность этого вопроса.
– Конечно русский, – отвечает он, усмехнувшись, – разве не заметно?
– А где вы работаете? – осведомляется Иван Степанович.
– Ну, если уж ты сегодня влип, то расскажи, пожалуйста, о себе сам, – видя его заминку, говорит
Ирэн, – теперь-то они уж точно меня в покое не оставят. А я ещё чего-нибудь перевру.
Её дерзость и уверенность потрясают – уж не узнала ли она его? Уж не продолжает ли
посмеиваться над ним, как в детстве? Конечно, исполнять роль какого-то её действующего
кавалера не особенно приятно, но и разоблачаться пока что не хочется. Причём разоблачение его
тоже будет не простым, а в квадрате. Во-первых, это станет разоблачением перед родителями в
якобы долгих отношениях с их дочерью, а во-вторых, разоблачением сразу перед всеми в том, что
он, оказывается, их давний знакомец. Хотя так ли важно теперь их прежнее знакомство? Эта
встреча могла произойти и сама по себе. Как бы там ни было, но вопрос о работе, где не надо
ничего придумывать – это как палочка выручалочка. Выложив всё о своих делах на заводе, Роман
рассказывает о службе в армии, никак не понимая, почему даже его рассказ про армию, обычно
скучный для посторонних, воспринимается здесь с таким вниманием. В этой пристальности
внимания видится даже подвох: ведь он же совсем для них чужой. Трудно поверить в то, что тебя
тут как будто ждали давным-давно.
– А родители твои кто? – интересуется Иван Степанович.
– Можно сказать, крестьяне, – уже чуть напряжённей отвечает Роман, чуя приближение
