оставили внука. Ну, это уж они хитрят, пытаясь сживить их всех троих.
Роман продолжает наблюдать за Голубикой на кухне, невольно размышляя о том, что человек
бывает привлекателен не только лицом или фигурой, но и всяким своим жестом и движением. И,
оказывается, может быть не только пластика балерины на сцене, выработанная немалой работой
над телом, но и пластика женщины на кухне.
– Слышь, Ирэн, – впервые, даже с какой-то неловкостью произнося вслух её имя, говорит он, –
мы что, выходит, поженимся, да?
– Ну разумеется, – с чуть наигранным недоумением, словно для неё это обыденно, отвечает
она. – И у нас будет своя квартира. Или ты не согласен?
– Насчёт тебя нет никаких сомнений. Насчёт квартиры – не знаю. Вчера меня твой отец как
будто убедил, но всё равно что-то тут не то. Кстати, что мне ещё не по нутру, так это роль какого-то
дублёра. Скажи хоть, чьё место я тут вдруг занял?
Грустно вздохнув, Ирэн садится напротив.
– Да, я ещё вчера поняла, что с тобой лучше не вертеть и не шутить. Лучше сразу рассказать…
Понимаешь, был у меня один. Просто встречались… Ты покушал? – спохватившись, спрашивает
она сынишку. – Ну, беги тогда, поиграй… Он женатый, дети есть. Только вот не знаю, поверишь ли
ты мне – встречались мы без интима. Всё сводилось к тому, что он уламывал меня, да уломать не
мог. Меня его семейная ситуация угнетала. От того-то и вся моя конспирация дома. Мои бы меня
не поняли. Я ни слова о нём не говорила. Маме-то ведь только зацепочку дай, всё потом вытянет.
Ну, а для моих теперь – это был ты. Договорились? Если хочешь, будем считать, что и для меня –
это был ты. А того не было вовсе. Мне и самой приятней так считать. Правда, не так уж я по нему
и страдала, как мама тут вчера высказалась. Это уж она тебе подыграла. Меня тяготило глупое
положение, из которого я не могла выпутаться. Но ты мне помог. Сегодня я позвонила ему, и ничего
не объясняя, сказала лишь одно слово: «прощай». Так что, ответственно тебе заявляю: его уже и в
самом деле нет. И вообще отбрось все мысли, что ты вроде вместо кого-то. Давай решим так: ты
81
есть сам по себе, и никого другого не было. Если хочешь знать о нём подробнее – я расскажу. Но
если можешь, то не спрашивай, потому что ценности он для меня не представляет, и, не
рассказывая о нём, я забуду его ещё быстрей.
– Хорошо, – соглашается Роман, – пусть всё так и будет.
Некоторое время они сидят молча, словно осваиваясь в своих новых волнующих жизненных
ролях.
– А знаешь, что удивило меня больше всего? – говорит Ирен. – То, что мои так легко поверили
нам. Но их, конечно, потрясло то, что ты оказался таким… ну, давним знакомым.
– А тебя не потрясло?
– Скажешь тоже! Я ж говорю, что в шоке была! Я это совпадение восприняла как некий знак. Ну,
не может такое быть случайным.
– Да, наверное… А ты Пылёвку помнишь? Ведь когда-то ты меня просто не замечала.
– Нашел, что вспомнить… Тогда я была девочкой с претензией, глупой, в общем. Ты же был
таким… неброским, что ли. А в этот раз… Ведь на самом-то деле, ты понравился мне ещё там, в
троллейбусе, ещё до того, как всё выяснилось. Когда ты подошёл к двери, то был хоть и сонным,
но всё равно таким важным, самодостаточным, неприступным. А потом растерялся и будто
обнажился. В таких нелепых ситуациях с людей обычно слетает всё лишнее. И я увидела тебя
таким, какой ты, наверное, и есть. На какой-то миг ты мне таким своим, таким беспомощным
