да какая разница, спросят меня о чём-то или нет? Я должен быть выше всяких страхов, выше
всякой суждений о каком-то моём предательстве. Выложу им всё, и будь что будет!»
Какая необыкновенная свежая прохлада и притенённость в райкомовском коридоре! Хочется
даже посидеть немного в мягком кресле под фикусом с протёртыми, блестящими листьями, чтобы
отойти от уличного пыльного зноя. Роман идёт по коридору, читает таблички из плексигласа с
фамилиями разных работников, аккуратно и прочно привёрнутые на стенах около высоченных
дверей, видит мягкие ковровые дорожки ровно в ширину коридора: то ли коридор делали под
дорожку, то ли дорожки специально выпускались для типовых по всей стране райкомовских
коридоров? И почему-то чем дальше идёт он этим мягким, ласковым путём, тем больше
убеждается, что здесь, в этой прохладе и устроенности, никому никакие разоблачения не нужны.
Весь ритуал его партийного утверждения состоит в спокойном, канцелярском оформлении
38
необходимых бумаг и выдаче билета. Выдача сопровождается, правда, рукопожатием с разным
районным начальством, случайно подвернувшимся тут. Все они улыбаются и поздравляют, вроде
как равного. Заговорить с ними в этот, всё-таки торжественный момент, о каких-то совхозных
промахах – значит просто оказаться невежливым, то есть, тут же ткнуть их носом в то, что они
недосматривают в хозяйствах. Все эти люди очень представительны, при галстуках и костюмах, и
от этого кажется, что дела их невероятно государственные и куда более важные, чем дела в
Пылёвке. С ними, такими значительными, как-то даже и не подходит говорить о всяких мелочах. А
значок депутата (такой же, как и у Трухи), на лацкане у одного из пожимающих руку и вовсе
заставляет очнуться и протрезветь. Люди с одинаковыми значками договорятся друг с другом куда
скорее, чем он договорится с кем-нибудь из них.
…Автобус пылит по шоссе, пересекая широкие, чуть холмистые степи, и хотя в салон тугой
подушкой давит свежий поток воздуха, всё равно душно, потому что в автобусе почему-то работает
отопление, которого на зиму, вероятно, уже не хватит. . «А, собственно, что они для меня, все эти
совхозные проблемы? Ну вот нафиг они мне нужны?» Муторно на душе. На совхозном собрании
боялся сказать о пожаре, в районе тоже боялся, найдя причины, которых и сам теперь не поймёт.
Что же за страх такой неявный и противный, как ком дерьма?! Да ведь предложили бы ему сейчас:
вот тебе два прапорщика Махонина, которые уработают тебя так, что ты потом в зеркале себя не
узнаешь, и он бы, усмехнувшись, ответил: «А давайте прямо сейчас! Чего тянуть с хорошим
делом?» А как этот нынешний страх понять? «Почему я не способен проявляться в таких
ситуациях? – спрашивает себя Роман. – Чем эти ситуации сложнее?» Не это ли имел в виду
удивительно дальновидный Махонин, пророча Роману, что он будет всю жизнь махаться с жизнью,
да только, судя по всему, впустую? Что же, это предсказание уже сбывается? Ведь первый раунд,
судя по всему уже проигран…
А если задуматься в целом обо всех своих планах, в которые он потом письмами и Серёгу
втянул, то откуда они? От чего взялись? Ну, вот если глубоко внутрь себя влезть? Да, скорее всего,
от нелепой мечты раннего детства – выучиться и работать волшебником. Что же, выходит, это ещё
не напрочь выветрено из головы? Оказывается, в армии эта нелепая мечта независимо от него
переплавилась в такие вот фантастические планы: жизнь ему, понимаешь ли, в селе захотелось
