Она открыла окно и вытолкнула меня наружу. Я рухнула на твёрдую землю ровно в то мгновение, когда внутри заскрипела раздвижная дверь и раздался мужской голос.
– Что это было?
– Н-ничего, – пробормотала моя сестра.
– Но я слышал…
Вдруг за стенами академии раздался душераздирающий вопль.
– Что происходит? – прошептала Суён.
– Очередной арест. Неважно. Я видел, как ты сюда шла… Почему ты здесь?
Сначала я застыла под окном, вне себя от ужаса, но затем приподнялась и тайком заглянула в комнату. С моей сестрой разговаривал чиновник средних лет, похожий на опарыша – такой же бледный и скользкий.
– Позволь проводить тебя обратно, – сказал он.
Суён кивнула и поспешила к двери, но Опарыш перехватил её на пути. Он обвил рукой талию моей сестры, смахнул прядь волос с её лица, подался ближе и прошептал:
– Ты очень красивая, когда плачешь. Неудивительно, что ван тебя возжелал. Само собой, ты понимаешь, какая это честь – его внимание.
Суён держала спину ровно и смотрела прямо перед собой, вскинув подбородок. Она выглядела собранной, как всегда, но я заметила лёгкую дрожь в руках, поджатые губы … Моя сестра испытывала то особое чувство, что называлось хан. Праведную ярость и жажду восстановить справедливость, смешанные с острой душевной болью и горем от понимания того, что шансы на это, как всегда, невелики.
Опарыш расплылся в похотливой улыбке. Суён сжала пальцы в кулак, и по её лицу стекла капля пота.
Я опустила взгляд, когда они вышли на улицу, и осознала, что и сама стиснула кулаки.
* * *
Я перебралась через стену академии, кипя от ярости. Мне невыносимо хотелось выцарапать Опарышу глаза. Вместо этого я понеслась к толпе, собравшейся на шум.
– Умоляю!– выла девушка. Это её вопль мы слышали всего пару минут назад. Она упала на землю и пыталась отползти от чиновника чхэхонса в багровых одеждах. – Отпустите меня! Я хочу домой, к маме!
Я собиралась пройти мимо, как обычно. Родители учили меня не обращать внимания на крики, что раздавались за стенами поместья. Они хотели, чтобы мы с сестрой поднялись в обществе, и как можно выше, ведь статус оберегает от суровой реальности. Поэтому больше всего их заботило наше будущее замужество. Родители часто повторяли, что брак – это не вопрос любви. «Любовь вас не защитит, но защитят влиятельные родственники, – говорили они. – Ищите союзников среди тех, кто обладает властью». Должно быть, мама с папой всегда знали, что на нас в любую минуту может обрушиться сокрушительный гнев вана.
Я задумчиво брела к переулку, но вдруг мою руку пронзила острая боль, возвращая меня к реальности. Обломок деревяшки от брошенной телеги оставил кровавую царапину на моём запястье.
«Такая у нас судьба,– мелькнули в голове слова сестры.– Мы должны молчать, даже когда нам больно».
Я обернулась, и на секунду вместо незнакомой девушки передо мной возникла сестра, с фиолетовым синяком на шее, окружённая похотливыми взглядами, с пустыми глазами, лишёнными надежды.
И во мне что-то надломилось.
Я оторвала деревяшку от телеги и побежала в самую гущу толпы, расталкивая всех на своём пути, пока не очутилась там, где чиновник в багровых одеждах нависал над несчастной девушкой, вдавливая её в землю коленями. Он выкрутил её руки за спину и связывал верёвкой.
– Отпустите её, – хрипло сказала я.
Чиновник схватил девушку за волосы и приподнял.
Одержимая своим видением, я выпалила:
– Говорю же – оставь её в покое, мерзкая свинья!
