Журнал «Парус» №79, 2019 г. - страница 18



Из трюма взвивается пустая бутылка. Следя за ее полетом, скиталец вдохновенно продолжает:

– И с чего ты взял, что мы едем в Западную Европу, Джон? Разве моему теленку будет плохо на землях великого Тараса? Вишневий садик биля хаты, хрущи над вышнями гудуть… слыхал ты про такое когда-нибудь, поц островной?

И снова ночь, туман, звезды, плеск волн…

Маслом бы это написать!


СЛАВЯНСКИЙ СОКОЛ


В раздумье о самом высоком

Пред самым запретным – не трусь!

Смотри, как пикирует сокол

Славянским трезубцем на Русь.


Свистят раскаленные перья –

Ну, что им две тысячи лет!

И древние наши поверья,

Хрипя, выползают на свет.


Огнем наливается руна,

Хохочет народ у костра,

И сумрачный идол Перуна

На берег идет из Днепра.


Как-то раз, засыпая в объятиях богини Клио, я представил себе, что родовой тотем Рюриковичей однажды вновь спикирует на матушку-Русь, вызвав тем самым ответное мощное движение из-под двухтысячелетней христианской пашни. И спросил себя: а что в итоге произойдет?

Что случится после того, как Перун с золотой головой и серебряным усом вновь встанет на холме у великокняжеского двора, а рядом вольготно расположится вся «великолепная пятерка» древнеславянских богов? Ведь опять поплетутся к нашему князюшке магометане, католики и иудеи, дабы обратить язычника в свою веру, опять начнут рассказывать ему о ничтожестве идолов! И совершенно не факт, что верх опять не одержит безымянный философ от греков и что наш властелин, склоняясь к вере Христовой, не скажет вновь: «Хорошо тем, кто справа…»

А дальше всё пойдет как по писаному.

Но тут греческая богиня разбудила меня и показала, что случится на самом деле, в реальной земной истории. Грянет глагол времен, в евразийскую империю вползет тьма, три звероподобных чудища подпишут своей нечистой кровью адскую грамоту в Беловежской пуще, единая древнеславянская земля треснет – и сокол-тризуб со свистом спикирует на отколовшуюся Украину. Навстречу ему, отвалив полувековой камень, выскочит из гроба бандеровский «Тризуб» – и заскачет по майданам, и завизжит, зигуя, о национальной революции. А затем рекой польется людская кровушка…

Древние боги, встающие из-под пахотной земли, требуют жертвоприношений. Иначе и быть не может. Идолам всегда нужна кровь.


СЛОВА


Край родимый! Леса да болота,

Ливень с градом, метель-кутерьма…

И хотелось бы вымолвить что-то,

Да мешает природа сама.


В кои веки, рискуя судьбою,

Наберешься отваги для слов –

Тут же туча взойдет над тобою,

Вихри бросятся из-за углов.


И, как листья в осеннюю пору,

Все слова понесутся, крутясь…

Вон одно – улетело за гору!

Вон другое – затоптано в грязь!


Что поделать с бедою такою?

Поневоле сквозь тайную грусть

Глянешь в небо – и машешь рукою:

Ничего не сказалось? И пусть!


За тебя наворчатся морозы

И нашепчется всласть листопад,

И бесстрашные юные грозы

За тебя на весь мир прогремят!


На наших евразийских просторах слово и впрямь значит порой так много, что для произнесения его приходится рисковать судьбой – вся история русской литературы вопиет об этом. Убит за слово, упрятан в застенок за слово, оклеветан за слово… И ладно еще, если бы среди пострадавших были только писатели – мы-то знаем, или хотя бы чувствуем, на что идем, чем рискуем, – но ведь и обычным людям, набравшимся отваги сказать что-то искреннее, достается не меньше. Что же это такое? откуда в наших палестинах такая ценность слова? И почему здесь порой трещит такой лютый мороз, что живая речь буквально замерзает?