Журнал «Парус» №79, 2019 г. - страница 18
Из трюма взвивается пустая бутылка. Следя за ее полетом, скиталец вдохновенно продолжает:
– И с чего ты взял, что мы едем в Западную Европу, Джон? Разве моему теленку будет плохо на землях великого Тараса? Вишневий садик биля хаты, хрущи над вышнями гудуть… слыхал ты про такое когда-нибудь, поц островной?
И снова ночь, туман, звезды, плеск волн…
Маслом бы это написать!
СЛАВЯНСКИЙ СОКОЛ
В раздумье о самом высоком
Пред самым запретным – не трусь!
Смотри, как пикирует сокол
Славянским трезубцем на Русь.
Свистят раскаленные перья –
Ну, что им две тысячи лет!
И древние наши поверья,
Хрипя, выползают на свет.
Огнем наливается руна,
Хохочет народ у костра,
И сумрачный идол Перуна
На берег идет из Днепра.
Как-то раз, засыпая в объятиях богини Клио, я представил себе, что родовой тотем Рюриковичей однажды вновь спикирует на матушку-Русь, вызвав тем самым ответное мощное движение из-под двухтысячелетней христианской пашни. И спросил себя: а что в итоге произойдет?
Что случится после того, как Перун с золотой головой и серебряным усом вновь встанет на холме у великокняжеского двора, а рядом вольготно расположится вся «великолепная пятерка» древнеславянских богов? Ведь опять поплетутся к нашему князюшке магометане, католики и иудеи, дабы обратить язычника в свою веру, опять начнут рассказывать ему о ничтожестве идолов! И совершенно не факт, что верх опять не одержит безымянный философ от греков и что наш властелин, склоняясь к вере Христовой, не скажет вновь: «Хорошо тем, кто справа…»
А дальше всё пойдет как по писаному.
Но тут греческая богиня разбудила меня и показала, что случится на самом деле, в реальной земной истории. Грянет глагол времен, в евразийскую империю вползет тьма, три звероподобных чудища подпишут своей нечистой кровью адскую грамоту в Беловежской пуще, единая древнеславянская земля треснет – и сокол-тризуб со свистом спикирует на отколовшуюся Украину. Навстречу ему, отвалив полувековой камень, выскочит из гроба бандеровский «Тризуб» – и заскачет по майданам, и завизжит, зигуя, о национальной революции. А затем рекой польется людская кровушка…
Древние боги, встающие из-под пахотной земли, требуют жертвоприношений. Иначе и быть не может. Идолам всегда нужна кровь.
СЛОВА
Край родимый! Леса да болота,
Ливень с градом, метель-кутерьма…
И хотелось бы вымолвить что-то,
Да мешает природа сама.
В кои веки, рискуя судьбою,
Наберешься отваги для слов –
Тут же туча взойдет над тобою,
Вихри бросятся из-за углов.
И, как листья в осеннюю пору,
Все слова понесутся, крутясь…
Вон одно – улетело за гору!
Вон другое – затоптано в грязь!
Что поделать с бедою такою?
Поневоле сквозь тайную грусть
Глянешь в небо – и машешь рукою:
Ничего не сказалось? И пусть!
За тебя наворчатся морозы
И нашепчется всласть листопад,
И бесстрашные юные грозы
За тебя на весь мир прогремят!
На наших евразийских просторах слово и впрямь значит порой так много, что для произнесения его приходится рисковать судьбой – вся история русской литературы вопиет об этом. Убит за слово, упрятан в застенок за слово, оклеветан за слово… И ладно еще, если бы среди пострадавших были только писатели – мы-то знаем, или хотя бы чувствуем, на что идем, чем рискуем, – но ведь и обычным людям, набравшимся отваги сказать что-то искреннее, достается не меньше. Что же это такое? откуда в наших палестинах такая ценность слова? И почему здесь порой трещит такой лютый мороз, что живая речь буквально замерзает?