Журнал «Парус» №79, 2019 г. - страница 17
Тем не менее стихотворение дошло до адресатов – по крайней мере, до одного из них. Через десяток лет я включил это восьмистишие в книгу, вышедшую в Германии, а затем подарил книгу своей знакомой, молодой и раскованной особе, вышедшей замуж за профессора из США. И вот однажды, нежась в объятиях муженька, эта особа услышала от него нечто расслабленное и ленивое:
– Гм… так ты говоришь, твой старый приятель из Рашки тоже что-то пописывает?
– Да, он пишет стихи. Вон и книжка его лежит.
Профессор лениво взял с полки мою книгу, раскрыл посредине и прочел первое, что попалось на глаза. И надо же было такому случиться, чтобы ему попалось именно это стихотворение.
– Вот зэ фак! – заорал профессор. – Вот зэ фак!..
И моя книга полетела в угол.
Боже, как я был счастлив, когда узнал об этом трогательном эпизоде! Я опять кружился вокруг своей оси и хлопал в ладоши.
– Дошло! – кричал я. – Дошло! Без вазелина!..
СОВЕТ АГАСФЕРУ
Беги в Европу, Агасфер!
Оставь Манхэттен обезьянам –
Пусть выползают из пещер
И правят городом-туманом.
И смотрят, сглатывая дрожь,
Как ты, стакнувшись с англосаксом,
Через Атлантику везешь
Тельца, откормленного баксом.
Именно такой представилась мне в начале XXI века эта фантасмагорическая картина: светлая ночь, редкие звезды, густой туман над Нью-Йоркской гаванью, суденышко, везущее огромного, поблескивающего тусклым золотом тельца, прощальный плеск волн Гудзона, а на корме – печальный вечный скиталец. Неотрывно глядя на проплывающий неподалеку светло-зеленый колосс коронованной леди Либерти, скрежещущий отслоившимися листами русской меди, скиталец шепчет, поглаживая золотого теленка:
– Ой вэй, оставайтесь со своими проблемами, а мы таки едем туда, куда нам надо…
И тут он замечает между лучей зеленой короны, подсвеченной светодиодными фонарями, черную обезьяну: сжавшись в комок, она неотрывно, с ненавистью смотрит на уплывающее суденышко. А вон и другая – зацепилась хвостом за зубец, кривляется, корчит скитальцу рожи. Это его почему-то веселит.
– Мы таки уезжаем, – восклицает он, – и без нас тут уже скоро опять будет не остров Свободы, а остров Больших устриц! Верно, Джон?
Пьяная красная харя показывается из трюма.
– Сколько раз тебе говорить, – рычит харя, – ты обязан называть меня «сэр Джон»!
– Но ведь и я тоже сэр… – протестует скиталец.
Красная харя машет рукой и возвращается к своему бренди. Судно идет вперед, леди Либерти медленно уменьшается в размерах, обезьян давно уже не видно. Есть только светлая ночь, туман над водой, далекие звезды и плеск волн.
– Джон, – вновь зовет скиталец, – слушай, Джон. Или, если хочешь, сэр Джон. Скажи мне, почему я и мой теленок снова должны бежать? Почему нас гонят с той земли, которую мы превратили в благословенное место на планете?
– Твоя земля в Палестине! – доносится рычание из трюма. – И будь проклят тот день, когда я отдал ее тебе! А сейчас ты плывешь со своим теленком туда, где относительно тебя уже принимали однажды окончательное решение! Не страшно ли тебе, с позволения сказать, сэр?
Скиталец молчит, гладит теленка, смотрит на проплывающие вдали огни Лонг-Айленда. Потом, наконец, отвечает:
– Да, страшно… Но мне страшно везде, и в Палестине тоже. Лучше всего было в России в начале и в конце двадцатого века… цукер зис, я делал там что хотел! Но сейчас, спустя всего одно столетие, там царит совершенно невыносимая атмосфера. Все там пропитаны ненавистью ко мне, от первоклассника до президента! О, эта нация неисправима! Я неоднократно предлагал в конгрессе сбросить на русских самую новейшую бомбу, – но, к сожалению, меня не послушали. А что здесь? Я отдал этим кривлякам Гарлем и Ньюарк, я поддержал их в борьбе за избирательное право. Смотри, Джон, к чему это привело через полтора века. Они пришли к власти – и выставили мне счет за «черный холокост»! Даже название стырили! Я всё сделал для того, чтобы возвеличить их Кинга, но в итоге они молятся на этого своего рыжего из Детройта! И вот теперь я вынужден бежать из этой, когда-то прекрасной, страны. Джон, клади себе в уши мои слова: придет такой день, когда они за это заплатят!