Журнал «Парус» №79, 2019 г. - страница 4

Станет пред глазами.

Всё получишь разом,

Если не имеешь.

Не моргнёшь и глазом,

Охнуть не успеешь.

Так или иначе

Что-нибудь да станет.

Если вдруг захочешь,

Если вдруг потянет.

Цикл стихотворений

ПРОСТАК

Открою всем: ты мой чудесный маг!

И потому кричу я, как простак.

И потому не вру тут ни на волос —

умен на диво твой прекрасный голос!

Когда случится: проглотил аршин,

увидев, как скромна и как тиха,

то для меня ты выше всех вершин,

и так бедны алмазы и меха.

Я пред тобою низок, что трава.

Слова теряю. Вот уж голова

свое теряет место на плечах.

Всё, что осталось, всё мое – впотьмах.

УТРО НА ВОЛГЕ

Сидит у каменки бабуся.

Бросает щепочки в огонь.

«Да ты, сынок, уже обулся,

Вот, побалуйся-ка иргой».

Хоть за окном туман синеет,

но солнце вскорости взойдет —

прогреет речку посильнее

и все опушки обойдет.

Тут красота кругом такая —

другой не сыщется вовек…

«Что дверь тихонько так толкаешь?

Послушай, свищет соловей!»

Я вышел из дому. Светало.

И соловей распелся так —

что наш народный. Дела мало

ему до шороха в кустах.

Свисти, соловушка, погромче.

Пускай на память крепче ляжет

куст дикий с чернотой укромной

и лучше петь меня обяжет.

Пусть горсть вот этих сладких ягод

умножит певческую ярость

твою, соловушка. Пока!

Я тронул ягодку слегка.

-–

Сидит у каменки бабуся.

Бросает щепочки в огонь.

«Да ты, сынок, никак вернулся?»

Вернулся, бабушка, с иргой!

УМИРАЮЩИЙ

Memento mori

Дубовый лист нашел приют

и отдых долгожданно-сладкий

под снегом. Слышит, как поют,

скрипят по декабрю салазки.

И видит мартовские сны

с подснежниками на лужайке.

Ведь ждет пришествия весны.

Вот почему его так жалко.

Он верит: соки молодые

вновь побегут по жилкам дряблым.

Во сне что шепчется латынью?

Отжившие всё ж будут рады?

…Пусть верит каждый, кто захочет,

что возрождаются из почек

умершие листы дубов.

Да сбудется цветенье снов!

СЕЗОН ОХОТЫ

Вот и небо закуталось в тучи.

Горизонт непрогляден и сер.

Называя декабрь неминучим,

в хмурь предзимья глядит Селигер.

Окуньков легкоперая стая —

из глубин юрким блёснам посылка —

встала в круг и, лукаво играя,

то замрет, то заплещется пылко.

Он был поднят озерною волей,

тот журавушка по-над болотом,

что помчался прибрежьем – не полем,

где с берданкой охотился кто-то.

Не стрельнуло ружье: он родной,

Селигер Селигерыч, хоть рыбкам,

хоть журавушке, да хоть какой

здесь душе на лодчоночке зыбкой.

ТВЕРСКАЯ ОКРАИНА

Поднимаются ели упорно

по ступеням от берега в гору.

Там ветла толстокорая, черная

по-над грядками высится гордо.

Огород наш у дома несмело

из-под дерева смотрится в воду.

Та журчит – огородному делу

запевает хвалебную оду:

здесь высокий укроп мил и строен,

тут петрушка мила и душиста,

а честнок столь душист, что все трое

по душе мне, прозрачной и чистой.

По душе мне, и милой, и честной,

и любимой поречным народом.

Завсегдашней приязнью известной

к честнякам затверечного рода.

-–

О достоинствах волжской Твери

ты, водичка, давай говори!

БЛИКИ

По-над Волгою широкой

быстро, прямо, по фарватеру,

чайка жмет, а много проку ли

в том, что жмет вослед за катером?

Согласимся, нет нам надобы

кувыркаться в небе зыбком.

И летунья – точно! – рада бы

подхватить из речки рыбку.

Не откажется от булки.

Хлебной крошкой не побрезгует.

Ухватить готова, будто

крошки – это рыбки резвые.

По реке, по русской – искры,

блики, солнца переливы.

Быть реке сегодня чистой,

коли чаек крик – счастливый.

Всё, кажись, в стремнине съели

птицы, реку потревожив.

Съели чайки? В самом деле?