Журнал «Парус» №80, 2020 г. - страница 21

Я представила доклад на давно волнующую меня тему становления корейских соотечественников в России и СНГ писателями русской литературы. Я исходила из своего личного, порой трагичного жизненного опыта, когда некоторые, скажем так, не отмеченные литературным талантом коллеги не раз пытались меня унизить по национальному признаку. Зато они же научили меня тому, что если хочешь состояться в профессии, ты не должен просить себе скидок ни по национальному, ни по возрастному, ни по половому признаку. И эти же нападки привели к тому, что я сформулировала для себя единственный приоритет в литературе – качество текста, которое не должно давать шансов твоим завистникам… Завершил серию докладов замечательный поэт Роман Хе, приехавший на форум из Сахалина. Его доклад стал авторской мелодекламацией, ведь Роман Хе известен как поэт, умеющий превращать поэзию в музыку и музыку в поэзию… Не могу не восхититься виртуозной работой корейских переводчиц-синхронисток, благодаря которым мы, гости из самых разных стран, не ощущали никакого языкового барьера.

Отрадно, что несмотря на то, что форум был официальным межгосударственным мероприятием, на нём царила такая атмосфера дружбы и взаимной заинтересованности, что его можно назвать форумом корейского дружества, взаимопомощи и, конечно же, любви к Литературе, которая побеждает эпохи и границы.

Фотографии предоставлены международным сайтом «Корё Сарам» и его руководителем Владиславом Ханом

Белыми нитями тел

сшитый с землею едва,

холод высок как расстрел.

За ночь седеет трава,

зиждется слабый огонь

и не отходит от рва –

сыплет и сыплет в ладонь

полные снега слова [9].

Откровенно говоря, я не знаю, как доказать абсолютно очевидный для меня, какчитателя, факт, но, вопреки всякому сомнению, утверждаю: перед нами не просто восемь строк трехcтопного усеченного дактиля или терцинный октет с трехчастной композицией и повествовательной (элегически-медитативной) интонацией – перед нами пример самой что ни на есть чистой, живой, совершенной поэтической речи во всей своей неброской и торжественной красоте, подлинной и глубокой трагичности, близкой, хотя и не тождественной молитвенной (панихидной). Читаешь стихотворение – и словно делаешь восемь глотков студеной колодезной воды, утоляя жажду – с заходящимися зубами, обожженным горлом, напрочь заледеневшей утробой. Вольно или невольно оно заставляет вспомнить пророческие слова Николая Гумилева: «…наступит время, когда поэты станут взвешивать каждое свое слово с той же тщательностью, как и творцы культовых песнопений» [5].

В самом деле, чем больше и сосредоточеннее погружаешься в этот поразительно цельный, необъяснимым образом завораживающий текст, тем отчетливее понимаешь, что если и вправду истинная природа лирической поэзии не имеет ничего общего с пресловутой «субъективностью» [подр. см.: 8], то насколько же она должна быть выше любых частных, сугубо индивидуальных человеческих притязаний, чтобы дать нам едва ли не единственную возможность по-настоящему приобщиться к исконной – беспримесной и неискаженной – метафизической реальности речи, свое высшее предназначение обретающей отнюдь не в «окончательной» изученности или оценке – но в способности оставаться некоей тайной, терпеливо ждущей «разгадки и понимания духа бытия» (согласно определению цели и сущности художественного творчества, сформулированному когда-то Иваном Лукашом) [6]. Ведь помимо того, что мы неизменно обозначаем двуединой категорией «форма-содержание», или обобщенно – «эстетическое», поэтическое слово всегда несет в себе так или иначе распознаваемые признаки породившего его культурно-мировоззренческого основания. Не случайно Борис Пастернак писал, «что искусство не название разряда или области, обнимающей необозримое множество понятий и разветвляющихся явлений, но, наоборот, нечто узкое и сосредоточенное, обозначение начала, входящего в состав художественного произведения, название примененной в нем силы или разработанной истины» [7]. И не важно, разрешима ли в принципе проблема его понимания на строго научных (рациональных) путях или нет, – ведь искусство тогда только оказывается до конца оправданным, неизбыточным, когда ответом на него, помимо ожидаемых «критического разбора» или «научного анализа», становится ― опять-таки ― искусство, о важнейшем из критериев оценки которого когда-то очень точно сказал Александр Блок: «К вечной заботе художника о форме и содержании присоединяется новая забота о