Тихон ей ничего не ответил и пошел под поветь доставать немецкий ранец – непременный атрибут походов в дальнюю дорогу, доставшийся ему, когда германцы поспешно оставляли их деревню, побросав свое имущество.
Торопился Тихон, а за ворота вышли с сыном, когда уже вернулось стадо. Жене и Дарье только и сказал, что их может не быть дня три или даже больше. Перед этим попросил Антонину дать ему немного денег, которые они берегли на всякий случай; всех их на коня бы не хватило, подумал он и, отсчитав несколько купюр, взял с собой, остальные отдал жене.
Тихон из рассказа Надиного Ивана представлял, где находится та цыганская заимка, путь предстояло пройти неблизкий – больше десяти верст. Тихон в деревне слыл знатоком окрест раскинувшихся лесов и ориентировался в них одинаково в любую погоду и время дня, как у себя на огороде. Он любил и понимал лес, знал грибные и ягодные места, где растут какие травы; их летом собирала Антонина для чая и лечения разных хворей.
Ориентируясь на узенький серпок луны, к заимке они подошли за полночь; она возникла темным дощатым забором сразу за урочищем Салин Мох, поросшим ольшаником. Забор озадачил обоих своей мрачностью и неприступностью. Тихон потрогал доски – они держались крепко.
– Коваными гвоздями намертво прибиты, – прошептал он, нарушив тишину.
Темнота, тишина ночи, набежавшая на серпок луны тучка создавали у Антона зловещее представление о скрывавшемся за забором, и после слов отца его начал пронимать мелкий озноб; хотелось быстрее убежать отсюда и оказаться в хате за печью. Тихон тоже в первый момент испытал страх, который шел от этого мрачного места, но тут ему почудилось тихое ржание лошади. Пронеслась мысль: там Рыжий! Он сделал несколько шагов вдоль забора, остановился и застучал по нему кулаком с криком: «Откройте!» Залаяли собаки, а он продолжал стучать. Забор задребезжал, это придало Тихону уверенности и сил. Ногой начал стучать и Антон; собаки громко и неистово лаяли на месте.
Одна из них оказалась у забора, и раздался протяжный грубый голос:
– Чего надо?
Тихон, увлекшись стуком и криком, не думал, как оно будет дальше; ответ у него возник сам собой:
– Следы нашего коня привели сюда, к этим воротам. Там наш конь, откройте!
За забором повисла тишина, даже собаки перестали лаять.
– Нет здесь никакого коня, – уже не столь уверенно прозвучал ответ.
Тихон напирал, вспомнив о леснике Кузьме:
– Нам лесник Кузьма говорил, что видел, как сюда заводили нашего коня.
Такие слова, видимо, озадачили человека, стоящего за забором.
– Нет здесь никаких чужих коней, – твердил голос.
– Откройте, мы посмотрим. Следы привели сюда, к вашим воротам, – уже отчаявшись, продолжал настаивать на своем Тихон.
Снова залаяли собаки; чувствовалось, что человек куда-то отошел, а Тихон с сыном стали опять стучать, требуя войти. Калитка открылась неожиданно, Тихон даже сделал шаг назад, а Антон отскочил в сторону.
– Глухая ночь, могли бы утром прийти, – и, чуть помолчав, добавил: – заходите. Найдете своего коня – забирайте.
Тихон с сыном ступили за калитку, и она закрылась. Навстречу им шел человек с зажженным фонарем; он, не доходя шага три-четыре до них, остановился, свет фонаря не давал возможности рассмотреть его лицо, а тот, первый, остался стоять у калитки. Человек с фонарем пошел впереди, приблизился к выделявшемуся в темноте строению, похожему на просторную хату, остановился у крыльца и двинулся вокруг него, подвел к навесу, под которым стояли две лошади и ели скошенную траву. Так они обошли в молчании всю огороженную территорию, Рыжего не нашли. Уже стало светать, различимы были очертания человека с фонарем. Он шел к калитке, которая уже была открыта.
