Счастливый был день. И Ларго шагнул вперед.
За зимним рейлом скрывался выход к старому межфрагментарному мосту. Он соединял Костро с Городео, но уже много лет мостом никто не пользовался. Одним утром его облюбовал Вайкатопе: навалился всем телом, уснул и навсегда отрезал два фрагмента друг от друга.
Хотелось спросить, зачем они здесь, но за мамой лучше следовать молча.
В гостинице пахло грязной тряпкой и сладкими духами. Столик бегал по фойе, кружился, топтал белые плитки, а когда наступал на черные, смешно заваливался набок. И каким-то чудом снова оказывался на своих толстых ножках. В бюро сказали, что столик – городское имущество. Стоял он в большой библиотеке или еще где-то. Но в случае, если мамин комод затеряется, за столик даже денег не получишь. Ларго и Лайве смотрели за бегающей вещицей, пока мама не подошла:
– Придется вернуться, – она была сильно зла, – в дом… Там… за весенним рейлом… может, нам повезет…
Плотный туман висел над мостом, стелился по разбитым камням, дымящимися лозами вился по перилам. Этот туман – спящий Вайкатопе. А тот, что дома, – голодный.
Мама подошла к брошенной разбитой лавке с товарами в дорогу. Сосредоточилась. Медленно взялась за ручку и открыла дверь.
И лицо у нее окаменело.
За дверью был проход в лавку. Пустые полки, разбитые витрины, сломанный кассовый аппарат. Мама резко закрыла дверь. Сосредоточилась. Ларго видел, она покрылась красными пятнами. Дернула дверь. И снова – пустая лавка.
– Ты взял что-то из гардеробной?
– Красный ремешок… – Ларго беспомощно потряс поводком для столика.
– Нет… Что еще ты взял? – Губы мамы задрожали. – Ты взял шапку…
Маме хотелось услышать «нет», а Ларго очень хотелось его сказать, но он виновато вытащил снежную шапку – воспоминание о счастливом дне.
В лавку влетел сначала Ларго, потом шапка. С размаху ему в лицо. Маме не хватало слов. Она просто орала что-то и била Ларго. И ладонями со звонкими шлепками по лицу, по голове, и кулаками, маленькими, железными, по спине, плечам. И ногами. У мамы модные туфли с тупыми тяжелыми носами. В такие моменты маме магия не нужна. Ей было необходимо чувствовать, как на ее пальцы наматываются волосы Ларго, как ногти впиваются и царапают кожу, как руки вытрясают из ненавистного и непослушного тела сына бесконечные «прости».
Ларго заслужил это. Нельзя было брать шапку. На ней лежал главный узел заклинания. Теперь им не транспортироваться домой. Столик бросился на защиту Ларго, мама попала по нему кулаком, рассекла себе костяшки пальцев, взревела, схватила столик и бросила его об стену. От его ножки откололась щепка. Тогда Лайве упала на пол рядом с Ларго и зарыдала.
– Маа-а… м-а-а-а… ни-и-и-и!
Мама тяжело дышала, Лайве всхлипывала, стараясь совладать с истерикой. Ларго лежал, все еще от чего-то закрываясь, когда раздался вскрик: «Вайкатопе!».
Столик, до этого хромавший вокруг Лайве, замер.
Мама и Ларго вскочили с пола, вместе подняли Лайве.
В гостинице должно было быть убежище, но туман уже окружил ее. Не добраться.
Мгновение – и мама тихо скомандовала:
– На мост.
Дверь лавки распахнулась, мама потащила Лайве к мосту. Схватить столик и рвать землю ногами, мчаться за мамой, за прыгающими впереди кудряшками леденца.
Не стоило оборачиваться, но Ларго с собой не совладал. Сквозь туманный кокон едва угадывался силуэт гостиницы. И та женщина, с которой мама говорила несколько минут назад, вдруг закричала.
