Журнал «Юность» №03/2025 - страница 13

– А можно нам вон то вино?

– Молодой человек, продажа алкоголя с восьми утра до одиннадцати вечера запрещена.

– Наоборот.

– Не важно, оговорка не выступает источником международного права.

Саня стушевался и почесал лоб.

– Зинаида, но вы же всегда мне продавали. И Гене продавали.

– Да я вас вообще первый раз вижу. И вообще, ничего у нас в неположенное время не продается. Всего доброго.

Саня почувствовал, как дрожат его руки, как постепенно тусклый магазин уходит в зеленое. Звуки политиков становятся глуше, но гульче, складываются в свинцовый шар, вытягиваются, попадают пулей в живот – чтобы больно, но жить можно. В этом мареве видит, как перегибается через прилавок Зинаида, как с ней сорокой тараторит Соня. Саню тянет к земле, но вместо почвы – пусть даже и зыбкой – кафель магазина, грязный после сотни ног. Сборный запах дешевых продуктов утягивает на дно ларька.

Под руку, вроде даже аккуратно, его берет Соня, и зелень магазинной лампы растворяется темнотой ночи. Холодный воздух приводит в чувства, как и холодная вода, а теледяди сменяются многоголосьем птиц спальных районов. Как бы Саня хотел научиться различать птиц по голосу.

– Вот это ты актер, конечно! Здорово!

– Чего?

– Ну она так твоего припадка испугалась, что бутылку нам всучила. Я сказала, что это ты с похмелья сейчас откинешься.

– Я не играл. И в похмелье ты разбираешься плохо.

Отойдя, пошатываясь, от «Дельты» во двор, Саша сел на лавочку. Детская площадка пахла новым прорезиненным покрытием. Над панельками начинало тихонечко светать, и очертания горок, лазалок и причудливых фигурок животных даже в ночи казались вычурно яркими: желтыми, зелеными, красными.

– Это ты, дружочек, начал умирать, – вынес вердикт голос.

– То есть это сейчас за доброе дело не засчитается?

– Почему, засчитается. – Соня села рядом, погладив его по плечу.

Из дамской сумочки на скамейку друг за другом вышли: кошелек, перцовка, упаковка пластырей и швейцарский ножик. Повезло, подумал Саня, что против него это не использовалось. В швейцарском ноже отыскался штопор.

Вино неплохое. На вкус фруктовое, сладкое. Прекрасно сочетается с немного сливочными духами Сони и свежестью окраинного утра.

Саня сплюнул в клумбу кровью. Соня пила из горла.

– Так ты правда, что ли, скоро того?

– Ну, типа. Дай пригубить, – утерся Саня и потянулся к бутылке.

Он потянулся к бутылке, но будто передумал и не стал пить.

– Ты его любишь, скажи?

– Да, можно сказать, что люблю. – Соня смотрела на небо.

Черемуха и уголок пятиэтажки играли в перетягивание облака. Дом побеждал и засасывал его в темноту своего прямоугольника.

– А меня?

– И тебя.

Вокруг детской площадки какой-то гений насажал жасмина: чудесно, что тополиный пух и цветение жасмина совпали по времени. Теперь у детей сначала должен оказаться полный рот горьких пушинок, а потом разболеться голова. Такая плата за первый месяц тепла.

– Может, тогда мне лучше пойти?

– Домой?

– Нет, в смысле – совсем.

Она достала сигарету, щелкнула зажигалкой. В перерывах между тягами по-женски отводила руку, подставляя запястье бледному свету фонаря.

– Ты знаешь, это все так странно – как будто меня существует сразу несколько и тебя сразу несколько. Когда нужные «я» и «ты» встречаются, все хорошо и спокойно, а когда неправильные – тишина и неприкаянность дебильная. Идешь, как ежик в тумане: «Лошадка!»

– Было бы хорошо, конечно, если бы нас было несколько. – Саша поднялся.