Журнал «Юность» №05/2025 - страница 3

– Какой детский дом, ты че? Она пить бросила, все нормально у нас. Ты иди, мать ждет.

Кассирша взвесила каждый мешок, проверила, а то вдруг.

– Все у тебя? Товары по акции, шпроты, кофе растворимый?

– Нет, не надо.

Денег не хватило, пришлось горошек оставить. Один мандарин из рукава вместе с листком она незаметно сунула в карман, остальное оплатила – и быстрым шагом на выход, оттуда за поворот, потом на перекресток, а там – через дорогу, и все. Тут до дома недалеко. Со злости она почти кричала: «Какой детский дом?! Че прикалываются? Она слово дала!»

А потом уже у дома остановилась, на окна глянула. Зашла в подъезд, ботинками о лестницу погремела, между первым и вторым постучала о решетку на окне, чтоб снег в дом не тащить. На всякий случай проверила – почты нет. Постояла еще, подумала, зачем психовать раньше времени: раз мать обещала на Новый год дома быть, значит, будет. Между третьим и четвертым хорошо была елка видна в сквере. Села на ступеньки, шапку стянула, лицо вытерла, решила, что матери про разговор с Димоном сказать надо, пусть в школу сходит, попросит. Вдруг дверь внизу хлопнула. Вика вздрогнула, и сердце в такт – ту-дух, – тихонько встала и неслышно пошла.

Матери дома не было. Взяла с холодильника листок: картошку, колбасу и вареное яйцо, нарезать кубиками. После этого добавить одну столовую ложку зеленого горошка. Горошек она пропустила, на него не хватило денег, зато были целых два мандарина и репчатый лук. И ниже было написано и подчеркнуто – чтоб не текли слезы, нужно промыть нож холодной водой. И еще добавить соль и майонез по вкусу. Этот рецепт Вика писала под диктовку бабушки. Было уже полвосьмого, а матери не было. Попробовала – решила досолить, и пусть настаивается. Она знала, думать о плохом нельзя, нужно верить и ждать.

Вспомнила, что где-то на антресоли елка была, отец еще покупал. Ей так хотелось мать обрадовать – Новый год все же, решила полы отмыть или хотя бы промести.

Чисто-чисто стол протерла, клеенку с лимонами постелила, чтоб празднично. И вазочку для хлеба. Две вилки. Они без ножей. Мать ее говорила, что баловство это все, что люди они простые. Да ей и все равно, да и зачем, главное – чтоб в душе. Да где ж она, в самом деле, люди-то вон за столом уже. Вика огляделась, веник сполоснула, о край ведра постучала.

Кухня готова, сейчас в зале промести – и за елку, а то нарядить времени не останется. Диван ее перестелить и постельное поменять. Все-таки Новый год, все как у людей.

А сама себя торопит – быстрей давай! Коробка с игрушками на антресоли в самом углу, пока доставала ее, чуть не полетела с табуретки. А в коробке, как оказалось, чего только нет. Вика помнила, как мать раньше вместе с игрушками на елку конфеты вешала, а она их потихоньку ела и фантики в форточку выбрасывала. Теперь ей было смешно.

А еще вспомнила, как-то ночью увидела, что у матери свет горит, вышла. А она сидит, не пьяная. Альбом с фотографиями на коленях. И одну фотографию ей протягивает. Там Вика маленькая, а отец обнимает их. В саду у бабушки. На матери платье синее и губы накрашены, улыбается. А в чем отец, она не запомнила. Она искала ее потом, не нашла. А мать сидит, из стороны в сторону раскачивается, отец, говорит, умер, из тюрьмы сообщили. Вика ушла тогда в свою комнату, заплакала, а мать на кухню, бутылку достала.

Обычно мать на елку не только игрушки вешала, но и памятные вещи. Вот летающая тарелка, Вика ее в третьем классе делала, помялась, правда. Ее Вика вниз повесила, не нравилась она ей, а мать берегла. Космонавта в центр – он из материного детства. И белку на прищепке тоже. Шары – на почетное место. Особенно синий. Мать любила рассказывать, что, когда Вика маленькая была, увидела свое отражение в нем и истерику закатила, испугалась, себя не узнала, думала, там рыба. Всем смешно было.