Журнал «Юность» №05/2025 - страница 8

Я потом не знал, как жене объяснить, каким образом кольцо потерял. Она до сих пор уверена, что на водку обменял.

Помнишь, я рассказывал, как К. на меня бросался посреди реки, а между нами какое-то существо сидело? Так вот мне тогда еще показалось, что на руке у него было мое кольцо, и только поэтому К. не бросился на меня.

Город со стороны реки совсем не тот, что с суши.

И ирисы… Какие там ирисы!

Если вы знаете что-то более пустынное, чем пляжи Абхазии в октябре, дайте мне знать. Подозреваю, назовете что-то вроде Антарктиды или плато Путорана. Впрочем, ладно. Шутка на троечку, но пляжи Абхазии в октябре действительно не самое многолюдное место.

Он сидел на крупной гальке, подставив лицо все еще довольно жаркому солнцу.

Загорелый, худой, почти ходячий скелет. Загорелый, улыбчивый скелет.

Услышав скрежет гальки под моими ногами, открыл глаза.

– О, красное, – сказал, увидев бутылку вина в моей руке. – Можем объединить ресурсы.

Он достал из матерчатого, расшитого совами рюкзака бутылку красного.

Я сел рядом с ним.

Он любил улыбаться. Почти не переставал.

Море… Его волны, словно щенки или котята, плескались совсем рядом. Море остывало, вода день ото дня становилась все прозрачней. «Скоро будет как хрусталь», – подумал я.

– Я тут понял, – сказал он, откинувшись и закрыв глаза, – человек спит, пока ему интересно видеть сны.

Если честно, разговаривать совсем не хотелось. Но его «заход» был слишком интригующим.

– Неправда. Я сколько раз просыпался на самом интересном месте.

– Вы, вероятно, имеете в виду сны эротического характера? Как хотите, но рассказывать о снах эротического характера первому встречному – это что-то из области бесстыдства.

– Эти сны, как правило, обрываются непосредственно перед тем, что принято называть коитусом, – сказал он. – Так вот, коитус в эротике – самая скучная часть истории. Эротика – это не оргазм, эротика – это эрекция. Не помню, кто сказал. Вы просыпаетесь потому, что дальше будет голая физиология и скука. Нет?

Я пожал плечами. Он услышал, как шевельнулась галька под моими руками, и принял это за согласие.

– Секс скучен. Интересно лишь то, что приводит к нему. Вы просыпаетесь именно потому, что ваш организм лучше вас знает, что дальше будут только эти нелепые возвратно-поступательные движения… Пародия на кривошипношатунный механизм.

Я усмехнулся. Он услышал.

– Самое смешное, что с жизнью та же история.

– То есть? – не понял я.

– То есть вы живете, пока вам интересно.

– Вы серьезно?

– Абсолютно.

– Я знал жизнелюбцев, которые очень рано ушли.

– Чушь. Делали вид, что жизнелюбивы, жовиальны, жуируют… Извините, увлекся словесным жонглированием. Но если серьезно, то уверен на сто, двести процентов, что люди спят, пока им интересно видеть сны, а живут, пока интересна жизнь. Он пил вино так, как, наверное, вампиры пьют кровь.

– Вам сколько лет? – спросил он.

– Пятьдесят два.

– Вы хорошо сохранились.

– Спасибо.

– Мне девяносто четыре.

Цифра меня ошарашила. Да, он действительно походил на скелет, обтянутый кожей, но больше семидесяти я ему никогда бы не дал. А тут плюс четверть века…

– Думаю, вам можно доверять в таких вопросах, – согласился я.

– О да, молодой человек. Мне можно доверять во многих вопросах.

Я скинул одежду, сходил к морю, окунулся. Вернулся на берег, вытерся рубахой, снова уселся на камни. Сердце колотилось, солнце девочкой льнуло к груди.

– Я так понимаю, вам до сих пор интересно жить? – спросил я.