Журнал «Юность» №06/2025 - страница 7
– А чего ты в кофте вышла? Они же просили раздеться.
– Да я подмышки не побрила.
– А-а-а, – протягивает Крисс и пускает по ветру очередную струю табачного дыма, – ну, сказала бы, что ты феминистка. Они сейчас в моде.
– Так я феминистка. Может быть, потому и не захотела перед ними раздеваться.
На самом деле я не знаю, отчего я тогда не разделась. Как будто бы из принципа. Но мне было шестнадцать, вряд ли к тому времени я уже успела сформировать какие-никакие принципы. Скорее всего, я просто стеснялась.
– А-а-а… ну, тогда тебе не моделью надо быть.
– А кем?
– Стендапершей. И шутить со сцены про мужчин. Полностью одетой!
– Почему про мужчин?
– Ну, они же шутят про то, какие женщины тупые. И зарабатывают на этом неплохие деньги!
– А мне надо шутить про то, какие мужчины тупые?
– Да не, не обязательно. Можешь пошутить про то, какие они небритые и волосатые.
– Так я сама небритая и волосатая.
– Ага. Как и мужчины, которые шутят про тупых женщин, сами тупые.
Я задумалась. Про таких, как Крисс, моя мама обычно говорит «она прохавала эту жизнь». Но мамы рядом нет. Есть только Крисс. А она, как модель, вряд ли оценит метафору, основанную на поглощении чего бы то ни было, пускай даже и жизни.
– Так ведь никто же не поймет панча, если я не покажу им подмышки.
– Ага. Но ты будешь зарабатывать не на том, что тебя понимают. А на том, что ты понимаешь большинство.
– Это большинство… думаешь, оно бы меня не поняло?
– Ну, большинство женщин бреют подмышки.
– А он меня спрашивает: «Why the long face, Stasya? Ты рекламируешь puhovichyok!» Пуховичок для вайлдберрис! Ну! «Покажи, как ты счастлива носить этот puhovichyok!»
И мы, трое девчонок в пышных платьях, разражаемся неестественным смехом. Stasya делает вид, что шепчет на ушко Annie зубодробительную шутку. Annie хохочет, прикрывая ладошкой с наманикюренными ноготками новые виниры. Я наклоняюсь к ним с самым что ни на есть поддельным интересом.
– И я думаю, – продолжает Stasya, – что значит «почему длинное лицо»? Ну если оно у меня от природы такое?
Взрыв хохота.
– Типа как у Собчак? Лошадиное?
Смех! Смех! Смех! Три открытых рта!
– Ага! Мне скаут потом объяснила, что long face значит «грустное лицо». Типа, когда ты грустишь, оно у тебя вытягивается.
Как же нам весело от чужой печали!
– В таком случае мне, с моими круглыми щеками, надо почаще грустить! – подаю голос я.
И все замолкают.
– Что такое? – кривится фотограф. – Так не пойдет! – и уходит перенастраивать камеру.
К нам подходит наша агентша. Разевает алый рот и громыхает:
– Девочки! Мы рекламируем платья для выпускного! Ну! Платья! Для выпускного! Что непонятного? Вам должно быть весело! Всегда! Это ваш выпускной!
Я искренне не понимала, что может быть веселого в коттедже, полном набуханных подростков. Где прилечь нельзя, потому что все спальни заняты активно теряющими девственность и остатки самоуважения одноклассниками. А присесть нельзя, потому что ты в ужасно неудобном синтетическом платье, от которого чешутся наспех побритые подмышки. В одном из таких, которые мы сегодня снимаем.
– Marie, вспомни свой выпускной! – кричит агентша. – Как тебе было весело прощаться со школой!
– У меня не было выпускного. Я в девятом, – отвечаю я и отчего-то вся вжимаюсь в плечи, покрытые синтетикой и стразами.
– Как не было? – гремит она.
– Ну был, но… в четвертом классе. – Стразики на платье колют подбородок и мои круглые щеки.