Для смеха разок покружив,
И сам усомнился, что жив,
Как митинг стотысячегласный
Рычал то «Ура!», то «Долой!»,
Как, лоб посыпая золой,
Иль пеплом – кому что удобно, —
Прощенья просить всенародно
У Польши, Литвы и т. д.,
Не зная о скорой беде.
Не Цербер простуженно лает,
Не пишет историк донос
Про станцию Дно Николая,
Про тот горбачевский Форос.
Изменники их окружали,
Иль все это – подлость и блажь?
Империю не удержали,
Сдав Родину, точно багаж.
Поднималась Обида
Забывалась победа
Притаилась засада
Недоступна вершина
Зарыдала кручина
Угасала лучина
Кто угрюмо смеется
Кто не хочет бороться
Кто боится бояться
Ни туда, ни обратно
Ни о том, ни об этом
Ни за тех, ни за этих
Сказали: «Низложен!», а он: «Ерунда!
Я сам вас власти лишаю».
Октябрь – и в Россию приходит беда,
Приходит смута большая.
А танки все лупят и лупят по Белому дому.
Ему – импичмент, а он – указ.
И кто ловчее на этот раз?
Позор Руцкому! Ты прав, Борис!
…А рейтинг катится все вниз да вниз.
Позор Борису! Руцкой, ура!
…А узурпатора свергать пора.
И Совет Верховный,
В мятеже виновный
Гнали – разогнали,
Но, прибегнув к силе,
Так и не спросили:
А была вина ли?
Снайперские пули
В окна ли, в толпу ли
Жахнут без заминки.
Некуда укрыться —
И бежит милиция,
Побросав дубинки.
Строят баррикады
Красные отряды:
Власть вернем советам!
А в прямом эфире
Новости плохие:
Армии все нету.
Народ на улицах московских —
Мужчин не видели таковских,
Насуплен лоб, прищурен глаз.
Бойцы, чья опытность с годами
Лишь крепла. Мужики видали
И Приднестровье, и Кавказ.
У Останкино бой!
У Останкино Бог
На секунду отвел глаза.
У Останкино «бах!»,
У Останкино «бух!» —
То гражданской войны гроза.
Демократы, держись!
Коммунисты, вперед!
Те, кто с вами, – не все за вас.
А кто больше врет,
И кто меньше врет,
Как всегда, решает спецназ.
У Останкино «нах…»,
У Останкино «ох…»,
Скорой помощи вой затих.
Отчего же глаза
Ты отводишь, Бог,
От нескладных детей Твоих?
А танки все лупят и лупят по Белому дому.
Увозили их в тюрьму Лефортово —
Тех вождей, что не были вождями,
И Москва, раздорами распорота,
Умывалась мелкими дождями.
Вы смотрели в будущее, как в топку,
Ждали ночами ядерного удара,
Импортную синтетику предпочитали хлопку
И жалели, что жизнь пропадает даром.
Вы столетье рубили на пятилетки,
Засыпали в Питере, а просыпались в Казани,
И на минном поле, где взрывы слышны нередко,
Так небрежно вальсировали с завязанными глазами.
Иногда уходили в запои, словно в разведку,
Иногда вас лишали последнего, а также первого слова,
Короли компромисса, посредники, обладатели черной метки
Растворялись в пространстве, когда становилось хреново,
Вы ловили кайф, а получали истому,
Задавать начинали вопросы, собираясь в дорогу:
А зачем мне тот путь, если он не ведет меня к дому,
И зачем мне тот дом, если в нем нету места Богу?
Расширяется зона риска, если часто думать об этом.
Тридцать лет, сорок лет – возраст стойких и бесшабашных.
Смерть, как опытный опер, приходит перед рассветом
И уводит с собой, игнорируя крики домашних.
А когда наступает неожиданно шестьдесят,
Или плюсом еще хотя бы одна десятка,
И однажды утром родные заголосят,
В мире станет чуть меньше надежности и порядка.
К первой паре спешили пары.
Не метенные тротуары
К альма-матер студентов вели.
По горе, что звалась Молочной,
Ты спускалась с улыбкой порочной —
Саломея в джинсиках Lee.
Как же звали тебя? Алиса?
Или, может, в честь бабки – Анфиса?
Нет, конечно, я помню – Лариса.
Так по-гречески чайку зовут.
![Bo][ing Day истребить «колхозника»](/uploads/covers/fe/bo-ing-day-istrebit-kolhoznika.jpg)
