В центре дворика находилось огромное здание из мрамора и стали. Широкая лестница вела наверх, в бесчисленные комнаты Палаты. Море столов разбивало мраморные просторы на части, отделяло потерпевших граждан от чиновников в черных одеждах. До Хелес долетали обрывки фраз.
– Но я жду уже полгода!
– В Кодексе четко указан срок ожидания – три года.
– И вы ничего не можете сделать?
– Проклятие! Он украл меня! Украл!
– Боюсь, что за разрешениями на белые перья нужно стоять в другой очереди.
– Мои дети!
Не вслушиваясь в разговоры, Хелес широким шагом шла мимо столов в глубь величественного здания, называя пароли часовым. Поднявшись по трем пролетам лестницы, она оказалась в зале со сводчатым потолком, где на каждом столе возвышались стопки папирусов. Это был один из нескольких залов Палаты, в которых хранилось великое множество дел, связанных с преступлениями против Кодекса. К несчастью для служащих Палаты, почти каждое преступление, совершенное в городе, относилось именно к этому виду. Иски, жалобы, обвинения и петиции – все это попадало в залы Палаты и выходило на свободу лишь через несколько лет.
Хелес казалось, что здесь кто-то пытался воссоздать очертания Аракса в папирусе. Немало стопок папирусов выросло настолько, что они задевали мраморный потолок. То здесь, то там, вокруг самых крупных башен стояли деревянные лестницы и строительные леса. Писцы и прокторы бродили по ущельям из бумаги, неуклюже лезли наверх, рылись в свитках, сваленных в груды на высоких, прогнувшихся полках. Другие катили по лабиринту столов тачки, доверху нагруженные папками. Их работа, как и работа Хелес, никогда не заканчивалась и потому не приносила удовлетворения.
У подножия одной из башен, мимо которых прошла Хелес, бригада писцов подпирала стол с помощью кирпичей. Столы в Палате Кодекса не раз ломались под весом бесчисленного множества документов, а если что и могло увеличить загрузку писцов и время рассмотрения дел, так это обрушение башни, состоявшей из тысячи папок. Все осложнялось еще и тем, что каждая упавшая башня отнимала жизнь у нескольких несчастных служащих Палаты, которым не повезло оказаться рядом.
Чтобы добраться до кабинета камерария, Хелес пришлось преодолеть семнадцать лестничных пролетов, подняться на скрипучем лифте и пройти по неисчислимому количеству коридоров. Немало серебра кто-то выделил на высокие двери Палаты, на портьеры и сусальное золото – серебра, которое можно было потратить на жалованье дознавателей и прокторов или даже на то, чтобы уменьшить огромные горы жалоб. Хмурясь, Хелес вглядывалась в узоры на мраморном полу.
Строй часовых, окружавший стол Ребена, разомкнулся, пропуская ее, и она, стукнув каблуками, остановилась. Камерарий Ребен оторвал взгляд от папируса и почти с удивлением посмотрел на нее. Он вечно потел, даже в прохладном здании Палаты. Его черные волосы, обычно уложенные так, чтобы закрыть проплешины, растрепались, превратившись в засаленные локоны.
– Дознаватель Хелес по вашему приказанию явилась.
Ребен поставил тростниковую ручку в чернильницу.
– Не ожидал увидеть тебя так рано, дознаватель.
– Господин, писец сказал «немедленно».
– Прошу прощения. Я не привык к подобной пунктуальности.
– Город забыл это слово, господин. А я – нет.
Ребен откинулся на спинку высокого кресла из красного дерева, украшенного серебряными пальмовыми листьями.
– Именно поэтому я тебя и вызвал. Уверен, ты понимаешь, что у нас возникла проблема.
