С первыми петухами Зинка опомнилась, что полчасика пролетели незаметно, и пора бы домой, в тёплую постель. Валентин галантно проводил новую знакомую через калитку и, оглянувшись и помахав рукой, улыбаясь своим новым мыслям, бодро пошёл к своему дому через улицу, насвистывая Черного кота, которого ненавидел и с которым не ладил весь дом.
Дома Зинка прошла на цыпочках через сени, задев неуклюже пустое ведро. Поймала его, шипя, ругаясь и хихикая. Тихонько открыла дверь в свою комнатку, та предательски скрипнула в ответ. Неуклюже стянула с себя новое платье, закинула под кровать югославские «лодочки» с ободранным носом подальше от глаз матери и от своих, чтоб не расстраиваться, и юркнула под одеяло. Сон как корова языком слизала. Не шёл. Зинка лежала, гоняла в голове всякие мысли, что- то вспоминала из прошлых лет, какие-то обрывки этой ночи приходили на ум сквозь дрёму. Через одеяло, натянутое на ухо, доносились утренние звуки улицы. Уже вовсю горланили петухи, у кого- то блеяла коза, скрипели калитки. Громкая струя воды звонко ударила в пустое ведро на колонке возле их дома. Начинался новый день, и Зинаида провалилась в сон, убаюканная его звуками и новыми надеждами.
Глава 14. Кухонная симфония
Разбудили Зинку кастрюли и сковородки, нарочито громко бряцающие на кухне в руках матери Веры, сгорающей от нетерпения и любопытства.
– Спит она! Нет бы о матери подумать! Мать всю ночь не спала, всё ждала, когда уже войдет да ляжет, свет потушит. Нагорело, поди, чертову кучу денег за ночь-то! – бурчала да причитала себе под нос Вера, радуясь в душе, что дочка всё же вышла в люди и едва поспевая вытирать руки о передник, ставить и снимать с плиты кастрюли да сковородки с шипящим в подсолнечном масле лучком для будущих щей на кусочке свинины. С продуктами в те годы было туго, да у Григория везде и всюду работали знакомые со времен его председательства в колхозе. То мяса с мясокомбината городского передадут, то овощей справных с базы предложат. А то и хлеба горячего привезут по знакомству с местного хлебозавода, проезжая мимо.
Зинка окончательно проснулась от кухонной симфонии и, вся недовольная, выкатилась в мятой ситцевой ночной рубахе на кухню. Её модная прическа бабетта, такая шикарная накануне и лихо подпорченная огромной перьевой подушкой за короткую ночь, торчала набок, словно корона принцессы. На ногах Зинаиды красовались старые стоптанные тапки времён царя Гороха.
– Можно потише? Мама! Восьми ведь нет, вот ведь не спится тебе! Гремишь на всю «ивановскую»! – проворчала в сердцах Зинка, шаркая тапками по направлению к ведру с водой.
– Женихи уже все ворота обоссали, вставать пора! Пораньше нельзя было прийти? С петухами явилась!
– Мама! Ты такая интересная! Тебе не угодишь! То причитает, что дочка затворницей живёт, то приходи – не ходи. Мама! Мне не пятнадцать лет, у нас в бригаде девчонки моего возраста замужем уже есть, а ты всё контролируешь меня. Хватит уже! – Зинка поняла, что переборщила с тоном и что мать действительно не привыкла ждать её до утра и нервничать. Заговорчески улыбнулась, сменив гнев на милость, и вкрадчиво спросила, подойдя к обиженной матушке:
– А кто у нас хочет узнать, как дочка сходила первый раз за три года на танцы? А кому я расскажу что-то интересное? А кто у нас не ругается – не сердится? – обняла Зиночка маму и звонко чмокнула в щёку.
